Крестовский треугольник

— Итак, мальчик прошел освидетельствование?

— Да, мы были, но это уже неважно! Саня мне признался, что все придумал, чтобы поссорить нас с Андреем! – Роман тяжело дышал, слова и мысли путались.

— Хорошо. Так значит, вы утверждаете, что мальчик все придумал?

— Да, придумал.

— А вы знаете об ответственности за дачу ложных показаний? Кажется, я вам уже об этом говорил в день, когда было совершено преступление.

— Никакого преступления не было!

— Ну как же! Вы вызвали милицию. Заявили, что застали мальчика голым в компании вашего друга. По-моему, это веское основание полагать, что было совершено преступление против половой неприкосновенности несовершеннолетнего, не так ли, Роман Олегович?

— Да нет же! Это просто недоразумение! – Роман с надеждой посмотрел в холодные серые глаза.

— Могу я поговорить об этом с Сашей? – спросил Золотарёв. Роман кивнул. – Саша, расскажи мне, что произошло вчера?

— Я дождался, когда папкина машина заедет во двор, а потом подошел к Андрею и снял штаны… — боясь взглянуть на следователя, Санька еще ниже опустил голову.

— Вот видите? Что нужно сделать, чтобы Андрея выпустили? Заявление забрать?

— Хм, — хмыкнул Евгений Петрович. — Забрать заявление нельзя.

— Как нельзя? – опешил Роман.

— Вересов же не палку колбасы в магазине украл. Это преступление против личности.

Романа охватил ужас. Во рту пересохло. Кое-как ворочая вмиг прилипшим к нёбу языком, он растеряно спросил:

— Что же тогда делать?

— А ничего, — Золотарёв откинулся на спинку стула и, положив на нее локоть правой руки, брезгливо разглядывал поникшую фигуру. — Дело будет расследовано, затем передано в суд. Там окончательно решат, виновен Вересов или нет. А пока ничем не могу помочь!

— Но как же так!.. — Роман вскочил с места и, нависая над столом, гневно сверкнул на следователя глазами. – Вы должны прекратить дело!

— Нет! – лицо следователя перекосило от злобы. – Я не могу прекратить это дело! У меня есть ваши показания, и я доведу его до суда! Чего бы мне это ни стоило!

— Но почему, черт возьми?!

— Потому что я не верю ни единому вашему слову!

— Но ведь Саня… — Роман в растерянности плюхнулся на стул.

— А знаете, во что я верю? — Золотарёв прищурился. – Вы увидели своего друга с сыном. Приревновали. А потом, поостыв, пожалели своего любовника и придумали эту нелепую историю. Надавив на ребенка, заставили его рассказать эту чушь!

Слова следователя поразили Романа, как удар молнии. Он понял, что мышеловка захлопнулась и уже просто так из нее не выбраться. В голове промелькнули страшные мысли. Андрей! Что же с ним теперь будет? Силы будто разом покинули, сменяясь полным опустошением. Роман обреченно посмотрел на Золотарёва и, сглотнув слюну, тихо спросил:

— Скажите, где он сидит? Я могу его увидеть?

— Нет.

— Поймите, у него кроме нас с Санькой в городе никого… — следователь отрицательно покачал головой.

— Но почему?

— Странный вопрос. Вы потерпевшая сторона, он обвиняемый. Это противоречит интересам следствия.

***

Когда они вместе сели в машину, Санька взглянул на отца. Тот словно сильно постарел за каких-то двадцать минут, проведенных в кабинете следователя. Его лицо будто накрыла серая тень. Глаза стали тусклыми и пустыми. Складки морщин залегли глубже, делая их более явственными. Спина ссутулилась, грудь впала. Уголки рта опустились книзу, губы побледнели и сделались тоньше. Он положил руки на руль и замер, уставившись сквозь лобовое стекло вдаль.

Санька не узнавал его, словно это был не его папка, а какой-то чужой незнакомый человек. От этого стало страшно. Вдруг Санька понял то, что никак не хотел понять всю дорогу от больницы до здания следственного комитета. Отец ведь пытался донести до него мысли о том, что нельзя из-за сыновей ревности, чужих домыслов и неприязни, непохожести на других, обвинять человека в страшных вещах. Как бы неприятен был Саньке тот факт, что Андрей и отец — любовники, но суть оставалась одна: он посадил невиновного человека за решетку, поставив на одну ступень с насильниками и убийцами, причинив тем самым страшную боль единственному родному человеку — своему отцу в погоне за его любовь.