Крестовые походы

Ответить ему не успели.

Ганелон медленно поднял голову.

— О чём они говорят? — спросил он смиренно, желая поймать Алипия на лжи, но Алипий по-французски ответил:

— Они говорят, что у них много грязной работы. Они хотят, чтобы с этого дня ты помогал им. А спать ты будешь отдельно и питаться тоже отдельно.

— Что ты ему сказал? — подозрительно спросил Алипия Конопатчик.

— Я сказал азимиту, что у вас много грязной работы и вы с нею не справляетесь, — усмехнулся Алипий и хищно повёл длинным носом. — Считай, что я договорился с латинянином, Калафат. Он не будет спорить с вами. Он будет спать на носу и питаться отдельно.

— Этого мало, — сказал Конопатчик, ударив кулаком по столу. — Скажи ему, и скажи прямо сейчас, что он грязный азимит. Ты хорошо знаешь, Алипий, что мы справляемся с любой работой, но будет справедливо, если самую грязную будет делать азимит. Он грязен, как пёс. И скажи ему, что император Алексей скоро выгонит латинян из Константинополя.

— Латинянину могут не понравиться такие слова, Калафат, — осторожно возразил Алипий. — Не надо его дразнить. Ты сам видел, у него сильные руки.

— Скажи ему! — закричал Калафат.

Ганелон снова смиренно поднял голову:

— О чём они говорят?

Он хотел понят, насколько можно доверять Алипию.

— Они говорят, — объяснил Алипий, — что ты не должен больше спускаться сюда. Они говорят, что ты должен всё время проводить на палубе.

— Почему?

— Они считают, что здесь и без тебя тесно и душно.

— Хорошо, — смиренно сказал Ганелон. — Я не буду спускаться с палубы. Я буду заниматься работой, а питаться буду отдельно.

— Это правильное решение, — с облегчением сказал Алипий, вставая.

И возвысил голос на матросов:

— Хватит рассиживаться. Я хочу, чтобы кто-нибудь из вас спустился в трюм и осмотрел груз. Если что-то подмокнет и испортится, я высчитаю с вас за понесённые потери.

Посмеиваясь, довольно поругиваясь, сплёвывая через губу, посвистывая, матросы поднимались из-за стола.

— Азимит грязная собака, — сказал кто-то. — У него действительно плохой глаз. Видите, как он косит левым глазом? И он никогда не смотрит прямо на того, кто с ним разговаривает. Он тафур. Он грязный бродяга. Конопатчик прав. Азимит, наверное, украл те деньги, которыми заплатил Алипию за проезд.

Всё ещё сидя за столом, Ганелон смиренно повернул голову к Алипию:

— Мне вернут мой милосердник?

Услышав голос Ганелона, матросы остановились.

Калафат злобно оскалился:

— Что сказал грязный азимит?

Алипий испуганно, но и успокаивающе повернулся к Ганелону:

— Не надо ничего просить у моих матросов. Ты же сам видишь, они как дети. Они как сердитые дети. Ты же сам видишь, их много, я не могу тебя защитить. Смирись, путник.

— Но я хочу, чтобы мне вернули милосердник, — смиренно повторил Ганелон. — Я заплатил тебе переезд до самого Константинополя. По условиям переезда я не должен работать на твоём судне и над моей головой хотя бы в ветреный и жаркий день должна быть хоть какая-то крыша. Ты видишь, что я не сержусь и ничего с тебя не требую. Я даже готов работать, даже спать на голой палубе. Но пусть мне вернут милосердник. Прямо сейчас.

— Не надо ничего просить. Будь мудр и терпелив, путник.

— Что говорит эта грязная собака? — матросы снова окружили Алипия. — Что говорит азимит? — их было десять человек, все они были смуглые и жилистые, и все сердились. — Чего хочет этот пёс?

— Он хочет, чтобы ты вернул ему кинжал, Калафат.

— Кинжал?

Конопатчик злобно рассмеялся.

Рассмеявшись, он даже помахал милосердником перед Ганелоном.

— Он хочет, чтобы ему вернули кинжал? Вот твой кинжал, поганая собака! Попробуй, возьми его у меня!

— Он разрешает мне взять мой милосердник? — странным голосом спросил Ганелон у Алипия.

Алипий судорожно свёл брови.

Казалось, он выбирает.

Казалось, он сомневается в своём выборе, но, в конце концов, он сделал выбор, сказав:

— Да, путник. Ты прав. Теперь Калафат говорит, что ты можешь взять свой кинжал.

Ганелон смиренно кивнул.

Коротко, но мощно Ганелон снизу вверх ударил Конопатчика левым кулаком между ног. Когда грек, выронив милосердник и охнув, согнулся, Ганелон обрушил на его потный затылок второй, тяжёлый, как свинцовый, кулак.

Грек, охнув, упал.

Зарычав, Ганелон бросился на колени и голыми пальцами попытался вырвать греку глаза, но кровь текла так густо, что пальцы Ганелона скользили. Тогда этими своими окровавленными пальцами он схватил с пола коротко блеснувший милосердник и выпрямился..."

V

"...он древен.