Однажды, когда Салахеддин устал и хотел отдохнуть, к нему пришёл один из его мамлюков и представил ему бумагу на подпись. «Я измучен, — сказал султан, — приходи через час». Но человек настаивал. Он чуть ли не совал лист бумаги в лицо Салахеддину и говорил ему: «Пусть господин подпишет!» Султан ответил: «Но у меня даже нет под рукой чернильницы!» Он сидел у входа в шатёр, и мамлюк заметил, что внутри была чернильница. «Вот она, чернильница, в глубине шатра», — сказал он резко, как бы указывая Салахеддину пойти и самому взять чернильницу, ни больше, ни меньше. Султан обернулся, увидел чернильницу и сказал: «Слава Аллаху, это так!» Он потянулся назад, опираясь на левую руку, и правой взял чернильницу. Потом он подписал бумагу.
Этот случай, рассказанный Бахаеддином, личным секретарём и биографом Саладина
[42], иллюстрирует то удивительное поведение, которое отличало его от монархов его времени и вообще всех эпох: это умение оставаться простым в общении с простыми людьми, даже став сильнейшим среди сильных. Хронисты, конечно, указывают на его храбрость, его мудрость и рвение в том, что касалось джихада, но во всех их рассказах постоянно проступает образ более эмоциональный и более человечный.Однажды, — рассказывает Бахаеддин, — когда мы были в открытом поле против франков, Салахеддин собрал вокруг себя близких людей. Он держал в руке письмо, которое собирался прочесть, и когда он хотел начать, то разразился слезами. Видя его в этом состоянии, не могли удержаться от плача и мы, хотя не знали, о чём идёт речь. Наконец он сказал голосом, который заглушался рыданием: «Такиеддин, мой племянник, умер!» Он стал плакать горькими слезами, и мы тоже. Я пришёл в себя и сказал ему: «Давайте не будем забывать, какую мы начали войну и попросим у Аллаха прощения за то, что позволили себе эти слёзы». Салахеддин согласился со мной: «Да, — сказал он, — пусть Аллах простит меня! Пусть Аллах простит меня!» Он повторил это много раз и потом добавил: «Пусть никто не знает, что произошло!» Потом он велел принести розовой воды, чтобы умыть лицо.
Слёзы Саладина лились не только после смерти его родных.