Крестовый перевал

Ухмыляюсь довольному спокойствию Ирэн. Как шутят в нашей бригаде: «Человек — стервятник обыкновенный, говорящий». М-да… Выходит, вчера я чуть не трахнул стервятника.

— Слышь, Мата Хари, — ворчу я с миролюбивой ненавистью. — Мы ж вроде стали друзьями. А с друзьями так не поступают.

— Подумаешь… Между прочим, мертвые друзья — самые надежные!

Хорошая мысль. Надо запомнить.

— А как же он? — киваю в сторону Юрца. — Или согласно твоей теории мертвые любовники самые темпераментные?

— С чего ты взял, что он мой любовник? — огрызается красотка и одаривает дружка презрительным взором голубых глаз. — В жизни не стала бы с таким парнем любовь крутить! Заплатили, вот и… познакомилась.

Последнее подтверждение правильности моих догадок.

Бандиты посмеиваются, слушая наш милый треп. Бунухо о чем-то говорит с «Волковым». А младший Ткач тупо хлопает длиннющими ресницами, переводя взгляд с Ирэн на меня и обратно. Кажется, до гения доходит, кого он пригрел на впалой хакерской груди…

— Дура ты, Ирочка. — Снова сплевываю кровь. — И жить тебе осталось до завтрашнего утра.

— Это почему же?

— Да потому что ночью у костерка эти орлы тебя отымеют, а утром избавятся, как от использованного резинового изделия. Усекла, кукла?

Меня грубо подхватывают под руки и толкают в спину.

— Шагай, полковник!

Юрка пристраивается рядом. Впереди идет «Волков»; за нами остальная компания: Беспалый с тремя дружками и незабвенная Ирэн…

Кавказцы опять что-то бурно обсуждают. Чеченский я худо-бедно знаю. С ингушским дела обстоят хуже, несмотря на его близость к чеченскому. Смотрю под ноги и прислушиваюсь…

Говорят об удачном дне. О дефиците времени и о скором приходе людей из отряда какого-то Якуба. Вижу впереди два рюкзака, оставленных на естественной террасе. Из одного торчит черенок короткой лопаты. Подходим. Меня заставляют сесть на камни. Индивидуальная охрана — два молчаливых «духа» встают рядом; Беспалый с товарищем устраиваются поодаль. «Волков» колдует у рюкзаков и вскоре подает лопату Юрке.

— Копай.

Тот послушно берет инструмент, но не знает, откуда отбрасывать грунт.

— Вот здесь копай, — указывает амбал на кучу мелкого камня у основания скалы.

Парень приступает к работе, а я наблюдаю, как постепенно на свет божий появляется ржавый металлический люк, заключенный в бетонную «оправу». Это означает, что старик Зама пребывал в здравом рассудке, посвящая сына и жену в сокровенную тайну военных лет. Интересно, что же скрывается внутри?

Любопытное созерцание нарушает Ирэн.

— Я перевяжу его, — обращается она к охраняющим меня кавказцам. — Смотрите, сколько с руки натекло кровищи…

Флегматичным ингушам по барабану. И количество крови на камнях, и желание девицы сделать перевязку.

Она присаживается за моей спиной. Не распутывая веревок на запястьях, чем-то обрабатывает глубокие порезы на пальцах и перевязывает ладонь бинтами.

— Спасибо, доктор, — говорю я с сарказмом. — И что бы мы без вас делали?…

Глава пятая

Россия, Кавказ, юг Ингушетии

Наше время

Старый металлический люк полностью освобожден от грунта и мелкого камня. Тяжелая створка откинута; из темного жерла тянет кислым зловонием. Покуда проветривается нора, Юрке дают передохнуть, наливают из большого термоса кружку чая, угощают бутербродом. От парня явно чего-то добиваются, раз поставили на приличное довольствие.

Потом Беспалый вынимает из рюкзака здоровый фонарь, включает его. Подхватывает рюкзак, громко звякнув металлическим инструментом; лезет внутрь непонятного сооружения и приказывает Ткачу следовать за ним…

Их нет час, второй…

Я устал сидеть на чертовом камне. Жутко хочется пить, верчу головой.

Приметив мое беспокойство, сбоку подходит Ирэн, достает откуда-то фляжку и поит меня. Она пользуется относительной свободой — ее никто не охраняет, не досаждает окриками или приказами.

Вдоволь напившись, отворачиваюсь — говорить с ней не хочется.

Но так просто от нее не отделаешься.

— Покурить хочешь? — присаживается она рядом на рюкзак.

— Давай…

Она прикуривает сигарету и осторожно вставляет фильтр в мои разбитые губы. С удовольствием затягиваюсь дымком…

— Если вернешься в Саратов — позвони, — слышится ее тихий голос.

— Зачем?

— Долг отдам. Обещаю: тебе будет очень хорошо.

Усмехаюсь ее настойчивости. А еще больше — глупости.

— Во-первых, мое возвращение под большим вопросом и за это великий тебе респект. Во-вторых, ты не в моем вкусе.

— Не нравлюсь? — ломает она тонкую бровь.

— Не, формочки у тебя ничего. И с виду, и на ощупь… Но пираньи, знаешь ли, тоже вполне себе красивые рыбки. До тех пор, пока пасть не раскроют.

Она нервно дергает плечиком.

— Подумаешь…

— И потом, староват я для резвых антилоп.

— Староват? Что-то я не заметила.

— Старость — не радость, маразм — не оргазм. Ее необязательно, Ирэн, увязывать с физической немощью. Старость — это… когда жратва становится важнее секса.

Она с сомнением глядит на меня ясными голубыми глазищами.

— Не сомневайся, — выпускаю клубок дыма, — если случится выбирать между тобой и сытным ужином — шансов у тебя не останется.