Крестовый поход на Россию

Для того чтобы убедить Гитлера в необходимости подобной попытки, Муссолини стал настаивать на личной встрече с ним. Однако Гитлер не спешил. Он понимал, что поражение под Сталинградом ставит его в невыгодное положение, и ждал улучшения обстановки. Все же 6 декабря 1942 года немецкий посол в Риме передал Муссолини приглашение с указанием, что встреча произойдет в Клесхейме. 15 декабря, в разгар приготовлений, из Берлина прибыла новая телеграмма: Гитлер сообщал, что положение на фронтах не позволяет ему отлучаться из ставки, и предлагал вместо запланированной встречи прислать к нему в Восточную Пруссию Чиано и Каваллеро. Гитлер не сообщал о повестке дня, а указывал только, что «переговоры будут очень важными и закончатся в несколько дней».

Это означало, что Гитлер стремился избежать обсуждения общеполитических вопросов. В предыдущие дни он несколько раз высказывал в адрес итальянцев самые нелестные оценки. «С итальянцами мы никогда не добьемся успеха», – говорил он. Теперь он хотел изучить способность Италии к сопротивлению. Для этого ему вполне достаточно было видеть министра иностранных дел и начальника Генерального штаба. Не имея выбора, Муссолини согласился.

Через день после получения телеграммы поезд с Чиано, Каваллеро и немецким послом в Риме Макензеном уже катил на север. О настроении, царившем во время путешествия, пишет барон Ланца, присоединившийся к свите Чиано в Берлине: «Шикарный состав: Чиано, Макензен и Каваллеро имеют по отдельному вагону… Во время остановок в одно мгновение устанавливается связь с Римом. Но Риму нечего нам сказать, …не думаю, чтобы и у министра были какие-либо важные соображения для передачи в Рим. Его блестящие и развлекательные эскапады поразительно пусты и однообразны. Любимая тема – немцы. Он забавляется тем, что говорит про них всякие гадости. Макензен, видимо, привык к этому и с молчаливым достоинством игнорирует более чем прозрачные намеки. Каваллеро не показывается. Чиано, когда упоминает о нем, говорит: «Этот коротконогий дурак». Дурак один, дурак другой. Немцы – идиоты, немцы – кретины и так далее… Под звуки подобных фраз наш поезд медленно двигался к пункту назначения»96.

Чиано не знал повестки дня предстоящих переговоров. Со своей стороны, он имел лишь одну ясную директиву: изложить Гитлеру предложения Муссолини о сепаратном мире с Советским Союзом. В краткой записи инструкции Муссолини выглядели следующим образом: «Если мы не хотим войны на два фронта, то необходим, если возможно, Брест-Литовск. Если это невозможно, то по крайней мере – стабилизация Восточного фронта. Отвод наиболее боеспособных соединений оси. Война с Россией бесцельна. Посмотреть, нет ли возможности добиться вступления Японии»97.

В то время как комфортабельный поезд Чиано пересекал Германию, две трети итальянской армии на Дону уже было разбито, и солдаты начали свой марш по заснеженной равнине. Ни Чиано, ни начальник Генерального штаба ничего об этом не знали. Но ставка Гитлера была хорошо информирована и посланцам Муссолини оказали такой прием, который заставил Чиано не только оставить свой легкомысленный тон, но и забыть о важности миссии, с которой он прибыл. Вот как рассказывает об этом маркиз Ланца: «Чиано сразу же направился к Гитлеру, а мы стали налаживать связь с Римом. Когда мы присоединились к свите Чиано в небольшом деревянном домике фюрера, то все они выглядели страшно возбужденными и растерянными. Их буквально атаковали немцы, которые были в ярости от положения на Восточном фронте. Они обвиняют наши дивизии в том, что те бежали сегодня ночью, поставив под угрозу войска под Сталинградом. Мы сразу поняли, почему Риббентроп и его окружение встретили нас так мрачно. Чиано вернулся к нам только через несколько часов. «Положение очень серьезно», – сказал он. Сам фюрер просил его позвонить Муссолини, с тем чтобы тот обратился к итальянским войскам с торжественным призывом прекратить отступление». Атмосфера была такая, что казалось, нас с минуты на минуту отправят в военный трибунал, заключает Ланца98.

Хотя прием в ставке и озадачил Чиано, но он не сразу уяснил себе серьезность положения. Вечером он записал в свой дневник: «Атмосфера тяжелая. Может быть, к плохим новостям добавляется тоска от этого мокрого леса и скука от жизни в бараках. Запах кухни, военной униформы, сапог. Когда я прибыл, то ни от меня, ни от моих спутников не скрывали беспокойства в связи с сообщениями с русского фронта. При этом вину за случившееся открыто приписывали нам… Хевел, который очень близок к Гитлеру, имел с моим сотрудником Панса следующий разговор:

Панса: У нашей армии большие потери?

Хевел: Совсем наоборот. Она просто бежит.

Панса: Как вы в прошлом году бежали под Москвой?

Хевел: Вот именно»99.