Крестраж # 1

Я вздохнул и покатил вслед за ней багажную тележку. Ну что сказать о родителях Гермионы? Довольно высокий, с армейской выправкой, мужчина лет тридцати пяти, правильное лицо с волевым, квадратным подбородком и внимательным взглядом карих глаз, короткая прическа, один в один с цветом волос Гермионы. И женщина, очень молодая, на мой взгляд, и очень симпатичная, которой и тридцати не дашь. Стройная и грациозная, я бы сказал, женственная, с отличной фигурой и с чертами лица повзрослевшей Гермионы, только глаза и волосы намного темнее. Сразу понятно, что дочку в роддоме не подменили и кто есть настоящие родители. Пока они радостно обнимались с восторжеными и стандартными в таких случаях возгласами о том, как их ребёнок вырос, повзрослел и исхудал, я начал сгружать рядом с машиной, около которой стояли Грейнджеры, багаж Гермионы. Неплохо живут предки у моей однокурсницы, Ягуар XJ40, если не ошибаюсь, тёмно–синий седан представительского класса. В будущем довольно редкая и дорогая игрушка.

— Мама, папа, это Гарри, я писала о нём, мы учимся вместе на одном курсе, — затараторила Гермиона.

— Мистер Грейнджер, миссис Грейнджер, — я вежливо кивнул и представился. — Гарри Джеймс Поттер, однокурсник и, надеюсь, друг вашей замечательной дочери.

— Очень приятно, Гарри, я Эмма, это Дэниел, — улыбаясь так, что у меня аж дух захватило, ответила мама Гермионы. — Вот видишь? — она повернулась к дочери. — Гарри считает тебя замечательной, а ты мне писала, что…

— Мама!!!

Я испугался, что сейчас Гермиону удар хватит, настолько у неё лицо пунцовое стало. Прикинувшись ничего не понимающим валенком, я повернулся к ухмыляющемуся отцу семейства и сказал, чтобы перевести тему:

— Сэр, аккуратней с багажом, сундук сейчас легкий, но инерция и масса никуда не делись. Будет обидно, если вы повредите такой замечательный автомобиль, — я махнул рукой в сторону машины Грейнджеров и краем глаза заметил жирную тушу дяди Вернона, вылезающую из зеленого универсала.

— М–м–м спасибо, учту, — коротко, по–военному кивнув, ответил мне отец Гермионы.

— К сожалению, мне пора, мои родственники не любят ждать и не отличаются терпением, — я мотнул подбородком в сторону моржеобразного гуманоида, — Было очень приятно познакомиться, мистер Грейджер, миссис Грейнджер. Пока, Гермиона, — я помахал рукой, грустной девушке. — Я тебе напишу, как устроюсь.

— До встречи, Гарри, — она улыбнулась мне, блеснув идеальной, как на рекламном плакате, улыбкой.

* * *

Я приближался к своему дяде и во мне поднималась волна бешенства и ненависти. Еще никого в жизни… в обоих жизнях я не хотел так убить, как эту жирную свинью. Ханешь не смог восстановить мою память после обливейтов, да и никакой из легилиментов не сможет восстановить чужую память, только окклюменция поможет вспомнить, да и то не всегда корректно или достаточно подробно. Мои стертые воспоминания были похожи на сны, которые вроде как помнишь точно, но не можешь рассказать подробные детали. Такие воспоминания не достать для чтения в думосборе, как и любой сон, они слишком зыбкие и неточные.

Пять лет и дядя пинает моё хрупкое тело и я слышу как хрустят мои рёбра, а изо рта течёт чёрная кровь, семь лет и этот садист по–очереди ломает мне пальцы, даже не знаю, за что, десять лет и мне ломают дверцей машины обе руки. Пару раз меня избивала до полусмерти шайка Дадли. И это далеко не всё, двенадцать раз я сбегал в никуда и меня очень быстро находили и возвращали назад. Слёзы и мольбы не помогали. Два человека в красных мантиях авроров, всегда молчаливые и равнодушные, появлялись через полчаса после того, как я убегал. И теперь одного из них я знаю. «Мне нужно будет очень подробно побеседовать с вами, аврор Долиш». И всегда, всегда в конце — голубые глаза поверх очков половинок, смотрящие в мои с интересом энтомолога, после чего наступает темнота.

— Садись в машину, мальчишка, — процедил этот бурдюк, — Где твой багаж?

Я молча открыл заднюю дверь машины и поставил свой сундук на заднее сидение и сел рядом с ним. Для Дурсля, как я и рассчитывал, мой багаж был невидим и неинтересен, даже если бы я начал при нём копошиться в раскрытом сундуке, он на это не обратит внимания. Я машинально погладил левой рукой надетый кастет.

— Где твои очки, урод? — с презрительной харей обернулся ко мне Дурсль.

Хорошенько размахнувшись и подав ману на кастет, я от души врезал по толстой морде и продолжал бить содрогающегося от каждого удара в конвульсиях, как студень, Вернона, мать его, Дурсля. Всё так же молча и методично я вбивал металлическую болванку в жирную и начавшую кровоточить морду ненавистного животного, пока гадостно не завоняло фекалиями и эта мерзкая вонь меня не отрезвила. Бить этот навозный мешок мне не расхотелось, но чувство омерзения взяло верх. Замечательно себя показало зачарование на жалящие чары, практически мини «релашио» при моём потоке маны получилось.

— Заводите машину, дядя, и мы поедем домой, — не своим, неестественно спокойным голосом сказал я.