Крибли-крабли-бумс

Из передней мы переместились в большую комнату. Когда-то эта комната с хрусталем и коврами, которые дядя Паша, Леськин папа, навез из Германии, казалась неимоверно богатой и вызывала завистливое восхищение соседей. Все осталось, как было, только прибавилось несколько спальных мест, отчего комната стала напоминать пятизвездочную ночлежку.

Наверное, что-то отразилось на моем лице, так как Верка, цепко следившая за мной, вдруг запричитала, как деревенская бабка:

— Живем, как плебеи?! Да? Как плебеи живем?

Тетя Зоя на нее цыкнула.

Что Верка имела в виду? Следы обнищания?

Но я увидела совсем другое. Минувшее оставалось совершенно живым! Несмотря на смену эпох, исчезновение большой страны, прошедшие годы, известность моего друга — ничего не изменилось в этом доме. Знакомое, неподвластное времени пространство преданно ожидало моего возвращения. Даже гипсовый слон-копилка с задранным хоботом остался на старом месте на пианино. Жив курилка! Как устоял ты, дружок?

Слон этот служил нам верой и правдой. Под заглушающие звуки этюдов Черни в исполнении музыкального Леськи, я вытряхивала мелочь из нутра копилки. Собрав нужную сумму, мы уматывали в кино или объедались мороженым.

Получалось, что жизнь меня хороводила, дурачила, чтобы наконец стряхнуть сюда, в центр, как я стала подозревать, самого на земле уютного пространства.

На двери комнаты несовременно висели бархатные портьеры, и мне представилось, что время — это пыльный занавес из потертого бархата и драной парчи, внезапно приоткрывший крошечную сцену, на которой топтались мы — состарившиеся дети Чита и Тарзан — статисты, которым не на что надеяться. Судьба никогда не подаст знака. "Следующий, — сказал заведующий", — так говорили в нашем детстве, — и мы уйдем в небытие в порядке общей очереди.

Продается квартира

Прошло семь месяцев после моего возвращения в Бостон. Я была занята своей жизнью, когда внезапно ощутила беспокойство от незавершенности визита: казалось, что чего-то я недоделала, недосмотрела, недопоняла…

Пока я выясняла отношения с прошлым, в Америке начали уходить мои друзья — мое поколение. Я растерянно стояла посреди этого поля болезней и смертей, а друзья валились один за другим. Еще немного, и очередь дойдет до нас.

— Чита, тебе, кажется, кто-то что-то обещал? — временами издевался внутренний голос.

Однажды ранней весной, почти на ощупь, вела я машину по мокрому хайвею. Дождь разбивался о переднее стекло, превращаясь в бегущую горизонтальную строку. Это напоминало Леськин телевизор с толстой линзой (у нас такой роскоши не было), где через графические помехи на экране пробивался голос Клавдии Шульженко: "…как это, как это я не права, я и не думала злиться. Ах, как кружится голова, как голова кружится…".

В машине в чувственном джазовом дуэте обволакивающий голос Луи Армстронга выяснял отношения с Эллой Фицджеральд. На миг длинный свет встречной машины ослепил меня, взметнув в памяти прошлое лето, кухню моего друга, где мы пили за встречу, закусывая салатом оливье, который весь мир называет русским. Нежно и пьяно узнавали мы друг друга, целовались и снова испытывали эффект близнецов…

До меня донеслись голоса тети Зои, Верки и непонятно зачем приглашенной соседки. Они что-то живо обсуждали, поглядывая на нас. Я не могла разобрать слов, да и ни к чему мне было.

Свет фар, ослепив, разбудил сознание, и я вдруг "услышала" слова соседки:

— …я ее мать хорошо помню. Очень красивая женщина. Отец тоже был похож на итальянского артиста. После развода они разменялись и съехали. Их квартира сейчас продается…

Стоп! Вот оно что! Вот для чего нужна была соседка! Теперь я знала, что делать!

Поставив машину в гараж, я пошла в кабинет дожидаться, пока в Городе наступит утро. Я шарила по Интернету в поисках риэлторского агентства поблизости от каштановой аллеи. В два часа ночи по нашему времени я дозвонилась. Агентша подтвердила, что квартира по этому адресу продается!

Беда заключалась в том, что номера квартиры я не помнила. По Интернету мы подписали контракт, и я, чтобы лишний раз убедиться, что это та самая квартира, отправила ее проверять наличие некоего бессмысленного, но памятного мне куба под потолком. Я позвонила Леське, но у него никто не отвечал.

По второй линии пробивалась риэлторша — куб был найден!

Призма и куб

Я во всем подготовилась. Сходила на Байковое кладбище, где в сторожке назвала номер бабушкиной могилы. Мордатый дядька неожиданно тепло и как-то по-домашнему сказал, что проблем не будет; подзахоронить к ней под бочок место найдется.

Пока я спускалась вниз по крутой улице мимо кладбищенских нищих и старух с первыми подснежниками, я все пробовала на язык это слово: "подзахоронить", — и все получалось не очень уж и страшно, а так — по-житейски, по-деловому — "matter of business".

— Из точки А в точку Б вышел поезд… То есть поезд — это я. Когда вернусь я в начальный пункт? — спрашивала я себя и отвечала: Когда вернусь, тогда вернусь, а пока что место возле бабушки мне обеспечено…