Кричи, детка, кричи

Он плюет в мой рот, шлепает по щеке и натягивает маску. Все происходит в одно мгновение. Вместо отвращения я чувствую странную свободу, когда на языке остается вкус дыма и мяты. Я не могу оторвать взгляд от черных сетчатых отверстий, где должны быть его глаза, а пальцы касаются губ, где должен быть его рот.

У меня было всего два правила: маска должна оставаться на нем, и он никогда не должен выходить из образа. Несмотря на свои требования, я все равно умираю от любопытства, пытаясь представить, как он выглядит на самом деле. Но мои мысли прерываются, когда он вводит рукоятку ножа мне в рот.

— Хорошенько намочи его для меня, детка.

Я всасываю его, покрывая слюной, пока он проталкивает его глубже. Я провожу языком по рукоятке, и он вводит ее дальше, а затем вынимает, медленно и мучительно трахая мой рот. Он проталкивает его все глубже в мое горло, пока слюна не скапливается, и я почти задыхаюсь, но пытаюсь держать себя в руках. Вот и конец моей безупречной способности не давиться.

Внезапно перед моим лицом оказывается телефон. Последнее, что я хочу, — произнести слово, которое крутится у меня на языке, особенно понимая, что он мог бы легко убить меня. Но я знаю свою границы.

— Желтый, — пытаюсь сказать я, но мой голос искажен рукояткой во рту. Я показываю пальцами знак мира и трижды стучу ими по руке, сигнализируя о стоп-слове.

Уэс резко вытаскивает нож, словно это зонд, который удаляют из горла. Я судорожно вдыхаю, наполняя легкие кислородом.

— Желтый, — повторяю я хриплым голосом.

Я тру горло, пытаясь облегчить боль, и глотаю. Уэс склоняет голову набок:

— Тебе нужно уточнить, мертвая девочка. Я не умею читать мысли. Расскажи, что у тебя на уме. — Его голос становится мягче, заставляя мою кожу покрыться мурашками. Но я не понимаю, это искренность или часть его игры.

— Я не хочу, чтобы меня снимали, — хриплю я. — По крайней мере, не хочу, чтобы было видно мое лицо.

В этот момент телефон в моей руке вибрирует, вырывая меня из размышлений.

— Ты собираешься ответить, мертвая девочка? — его голос снова становится жестким и насмешливым. — Ничего, я подожду.

Я достаю телефон из чулка и провожу по экрану.

Снова неизвестный номер.

Открыв сообщение, я обнаруживаю зацикленное видео: Уэс стоит надо мной, моя голова откинута, а он толкает рукоятку ножа мне в горло. Сердце замирает, когда я понимаю, что нас снимает кто-то другой. Уэс стоит здесь, но видео показывает, что в этой игре есть еще один игрок. Осознание словно удар молнии: мы не одни, кто-то наблюдает за нами. Камера снимает снаружи, через окно. Мое сердце начинает бешено колотиться, я резко поворачиваюсь к окну, но там никого нет.

Тут же приходит еще одно видео. На этот раз — только я: стою перед окном, опираясь предплечьями на подоконник, запрокинутая голова, закрытые глаза, приоткрытые губы, через которые вырываются беззвучные стоны удовольствия.

Неизвестный:Твоя киска становится влажной от осознания того, что за тобой наблюдают, мертвая девочка?

Как ни странно, да. Но от этого ком в животе не становится меньше. Я вскакиваю с пуфа и, повернувшись к Уэсу, показываю ему телефон.

— За нами следят, — выпаливаю я, прижимая экран к его маске. Что если этот человек передо мной — вовсе не Уэс?

Вместо того чтобы остановить игру, он выхватывает телефон и убирает его в карман. Затем подносит кончик ножа к моему подбородку, поднимая лицо, чтобы я снова встретилась взглядом с черными отверстиями маски.

— Хорошие жертвы не выбирают, как они умрут, мертвая девочка. Так что пусть смотрят.

Мне нужно было лишь подтверждение, что это часть его хитроумного плана. И теперь я его получила. Если бы тот человек представлял реальную угрозу, Уэс не стал бы прятаться за маской.

Мой взгляд следует за кончиком ножа, когда он проводит ножом по моему горлу, спускаясь вниз к груди и остановившись у края корсета.

— Не шевелись, или я тебя порежу, — шипит он. — Хотя, готов поспорить, что тебе это понравится, не так ли? — Уэс тянет за ленту на корсете. — Я мог бы выпотрошить тебя, как рыбу, и твоя киска все равно будет течь по мне.

Что со мной не так, раз меня мгновенно заводит мысль о беспомощности и боли, когда я покорно подчиняюсь каждому его слову, моля о пощаде?

Он поддевает ножом ленту и натягивает ее, удерживая меня на месте. Одним движением нож разрезает шнуровку, обнажая мою грудь. Мои соски, твердые и тяжелые, грозят прорвать ткань.

— Такая хорошенькая маленькая шлюшка, — мурлычет он с садистской жестокостью в голосе, поднимая мой телефон и снимая меня. — Такая идеальная фигурка в таком нелепом костюме. Тебе так хочется внимания, что ты одеваешься как шлюха и знакомишься с незнакомцами в интернете? Хм? Не надо было так стараться ради меня, детка, ты и так привлекла мое внимание. — Он режет остальные ленты, развязывая корсет и оголяя мою кожу. — А вот что мне действительно нужно — увидеть, как ты будешь молить о жизни.

Я смотрю в черные отверстия его маски и прикусываю губу.