Крик

– «Рептильному мозгу около четырехсот миллионов лет, он сформировался в ту эпоху, когда первые сложные живые организмы, а именно рыбы, обитавшие в океане, вышли на сушу и приспособились к наземной среде. – Кристофер сделал паузу, облизнул губы и продолжил чтение: – Лимбический мозг оформился шестьдесят пять миллионов лет назад у первых двуногих, которые миллионы лет жили на деревьях, служивших им укрытием от хищников и главным источником пропитания».

Услышанное не укладывалось у Сары в голове и вместе с тем казалось предельно логичным. Кристофер дочитал третий абзац:

– «И наконец, третьему слою мозга, неокортексу, всего три миллиона шестьсот тысяч лет, он начал формироваться с появлением австралопитеков и открытием огня, в результате кардинально изменил ход эволюции и сделал возможным рождение биологического вида homo sapiens».

Закрыв книгу, Кристофер повернулся к Саре, которая завороженно смотрела на распечатку трех символов – рыбы, дерева и огня, хранящихся в подсознании каждого человека.

– Вторая шкала на аппарате в операционной измеряет время. «T» означает «time», «P» – «present»[11], а «X» соответствует самой отдаленной от нас точке в истории возникновения жизни на Земле, до которой рассчитывали добраться отец и его коллеги в процессе экспериментов.

Голос Кристофера стих, и в полной тишине вдруг зазвучал другой – из динамика диктофона, так и не выключенного Сарой. Снова заговорил Натаниэл Эванс, теперь уже устало и довольно напряженно:

«Третье февраля тысяча девятьсот шестьдесят девятого. Три года и тридцать четыре дня исследований. Ночью умер один из наших испытуемых. Накануне днем он снова подвергался регрессивному гипнозу и по всем показателям хорошо переносил процедуру – ему удалось погрузиться на два с половиной миллиарда лет… После выхода из гипнотического состояния испытуемый не понимал, где находится, не узнавал окружающих и быстро заснул глубоким сном. Утром мы нашли его мертвым, рот был разинут в безмолвном крике… Сегодня нам предстоит повторить тот же эксперимент с испытуемым номер два, чтобы понять, что произошло с первым. К сожалению, как выяснилось, людей, способных переносить подобные погружения, чрезвычайно мало, и все они отличаются исключительным даром противостоять страху. Лучшим материалом в данном случае могли бы послужить психически больные, однако в нашем распоряжении осталась всего лишь дюжина относительно здоровых испытуемых, и среди них два советских шпиона, продемонстрировавших весьма любопытные результаты. На этих двоих мы возлагаем большие надежды, поэтому было решено изолировать их от остальных и поставить метки на лбу во избежание потери времени – недавно у нас тут случилось что-то вроде мятежа, испытуемые каким-то образом вышли из камер и всей толпой пытались прорваться к выходу. Однако на ошибках учатся – мы учли все промахи и теперь, возможно, как никогда близки к тому, что искали с самого начала…»

Голос Натаниэла Эванса умолк.

– Можешь перемотать? – заволновался Кристофер. – Он же будет еще говорить…

– Магнитная лента очень хрупкая, – покачала головой Сара. – Если порвется, мы ее не восстановим.

Он снова посмотрел на часы:

– Сколько времени пленка будет прокручиваться в режиме воспроизведения?

– Думаю, там осталось часа на два.

– Слишком долго! Лазарь должен позвонить через… один час сорок шесть минут!

– А если пленка порвется, нам все равно нечего будет ему сказать.

Кристофер принялся мерить шагами библиотеку, настороженно прислушиваясь к каждому шороху на записи.

Шестьдесят невыносимых минут прошли в полном молчании. Журналист несколько раз терял терпение и бросался к диктофону, чтобы перемотать пленку, но Сара ему не позволила. В глубине души он был благодарен ей за это, однако ничего не мог с собой поделать и пробовал снова и снова. Запавшие от усталости глаза лихорадочно блестели, руки дрожали, на него страшно было смотреть.

– Остался еще примерно час, – сказала Сара.

Кристофер опять заметался по библиотеке из угла в угол. Сара тоже чувствовала, как нарастает тревога, и уже стала опасаться, что не сумеет с ней справиться. Оба были на пределе.

И вдруг из динамика диктофона донесся знакомый механический шум. Сара подскочила на стуле, Кристофер, только что в изнеможении опустившийся на пол, рывком поднялся. На записи послышались приглушенные расстоянием голоса: несколько человек озабоченно переговаривались, один – Кристофер снова узнал отцовский голос – раздавал указания.

«– Мы же его убьем, доктор!

– Держите же его! И вколите дозу!

– Почти… пять миллиардов, сэр! Слишком опасно!

– Дайте мне шприц!»

На фоне голосов все громче звучали хрипы и сдавленное мычание.

«– Сердечный ритм уже три минуты превышает отметку двести двадцать, сэр! Он не выдержит!

– Зафиксируйте его, я сделаю инъекцию через пять… четыре… три… две…»

Некоторое время слышался лишь звук работающих медицинских аппаратов.

«– Сердце в порядке, сэр, – раздался наконец чей-то голос. – Он дышит.

– Хорошо… Что показывает графортекс?» – спросил Натаниэл Эванс.

Помощник молчал.