Крик болотной птицы

— Такого не может быть, — ответил Стариков. — В лагере — совсем другая агитация. Заключенных убеждают, что они — враги Советской власти и ни на какую пощаду им рассчитывать не приходится. Насколько мне известно, заключенные буквально прониклись таким убеждением, потому они и стали массово записываться в диверсанты и каратели, надеясь таким способом сохранить свои жизни. Вы, господин полковник, весьма убедительно умеете агитировать.

— Значит, кто-то оказался более успешным агитатором, чем я! — воскликнул полковник и тут же повторно ощутил себя загнанным в угол. Он даже мысли допустить не мог, что в лагере может быть какой-то другой, более успешный агитатор, а значит, и более сильный психолог, чем он, полковник Вайскопф! Но слово было сказано, и теперь полковнику нужно было выпутываться из двусмысленного положения, в котором он оказался. Он решил пойти ва-банк. Полковник знал, что в некоторых случаях такой прием — просто-таки безотказный, он пугает противника, а испуганный противник — это наполовину сломленный противник.

— Я знаю, кто убедил подготовленных вами карателей сдаться партизанам! — уверенным тоном произнес полковник. — Это сделали вы! И на этот счет у меня имеются весомые доказательства! Самое разумное для вас — во всем сознаться. В этом случае я смогу гарантировать вам жизнь. Итак, как на самом деле вы оказались в лагере? Кто вас послал? Какие связи у вас за пределами лагеря? Кто ваши сообщники в лагере? Отвечайте!

— Вы знаете, как я оказался в лагере, — спокойно ответил Стариков. — Для меня, как и других заключенных, возврата на советскую территорию нет. Советы меня не пощадят — уж об этом я знаю даже лучше, чем вы, господин полковник. Единственная для меня возможность сохранить жизнь — честно сотрудничать с вами. Что я и делаю. — Стариков помолчал и продолжил: — Кто бы поверил в мою агитацию, даже если бы я и в самом деле кого-то агитировал? Заключенные — народ угнетенный и напуганный. Единственное, что они хотят, — сохранить свои жизни. Любой ценой. Разве это так трудно понять? И еще: как это возможно — будучи в лагере, поддерживать связь с партизанами? Может, с помощью почтовых голубей? Ну, так их в окрестностях не наблюдается…

— Я прикажу тебя расстрелять! — прошипел полковник. — Сейчас же, немедленно!

— И тем самым напугаете других заключенных, — пожал плечами Стариков. — Вот, скажут, если уж полковник расстреливает тех, кто преданно ему служит, то что ожидает нас? И они перестанут записываться в каратели или диверсанты. А для чего им это делать, коль исход — один?

На это полковник ничего не сказал. Он позвал солдат, и Старикова увели. Его поместили в какое-то полутемное, с крохотным окном вверху, помещение без всякой мебели и с деревянным полом. Наверно, это было какое-то подобие карцера, хотя Старикова это ничуть не интересовало. Оставшись один, он сел, прислонился к стене и принялся размышлять. Стариков понимал, что в первой своей схватке с полковником Вайскопфом он одержал победу. Он победил. Иначе полковник не угрожал бы ему расстрелом. Расстрелом угрожают от бессилия. А что такое бессилие? Это самый главный признак собственного поражения. А полковник до предела самолюбив и тщеславен, и потому не приемлет даже мысли о собственном поражении. Оттого-то он Старикова и не расстрелял. А это означает, что предстоит вторая схватка, в которой Стариков также обязан одержать победу.

Он понимал, что силы в этой схватке неравны, уже хотя бы потому, что Стариков находится в полной власти полковника. Но это, конечно же, не значит, что он не должен сражаться. Он должен сражаться и должен победить, потому что здесь его война, его линия фронта. И эта его маленькая победа станет вкладом в великую общую победу.

* * *

Его привели к полковнику в тот же день, буквально через какие-то три часа после их первого общения. Полковник торопился, и это также было косвенным признаком того, что он чувствует себя побежденным. Тщеславный и самоуверенный человек всегда торопится, он не способен чувствовать себя побежденным, ему непременно, в любое время и при любых обстоятельствах необходимо ощущать себя победителем. Стариков это понимал, он, что называется — прочитал полковника. И это давало Старикову дополнительные шансы на победу.

— Итак, — сказал полковник, в упор глядя на Старикова, — я тебя слушаю. У тебя было время, чтобы подумать. Я даю тебе шанс остаться в живых.

Похоже, он преднамеренно решил общаться со Стариковым на «ты», тем самым подчеркивая, что они находятся в неравном положении: сам полковник вверху, Стариков — у его ног. А тот, кто находится вверху, в любой момент способен проявить свою власть и силу. Ну а тот, кто внизу, обязан это понимать и трепетать. Это также был известный психологический прием, и полковник на него рассчитывал.

— Мне нечего сказать кроме того, что я сказал раньше, — ответил Стариков.

Было похоже, что полковник ожидал именно такого ответа. Он усмехнулся и крикнул что-то по-немецки. Тотчас же в помещение вошли два вооруженных солдата и велели Старикову следовать за ними.