Крик дьявола

4 августа 1914:.

Резиденция,

Дар-эс-Салам.

Комиссару (Южная провинция),

Махенге.

Господин комиссар!

Обязан сообщить Вам, что с настоящего момента империя находится в состоянии войны с правительствами Англии, Франции., России и Португалии.

Настоящим уведомляю Вас о Вашем временном назначении военачальником Южной провинции Германской Восточной Африки с полномочиями в приказном порядке предпринимать любые действия, на Ваш взгляд, необходимые для защиты наших границ и приведения противника в замешательство.

Военное подразделение будет сформировано в соответствующем порядке в Дар-эс-Саламе и отправлено в Ваш регион. Однако у меня имеются определенные опасения относительно своевременного осуществления этой задачи

В настоящее время Вам следует действовать силами контингента, уже имеющегося в Вашем распоряжении.

Там было еще много чего написано, но Герман Фляйшер читал остальной инструктаж, уже не заостряя внимание на подробностях. Головную боль как рукой сняло, и неприятный привкус во рту пропал в пылу вспыхнувших в нем воинственных страстей.

Его пухлое лицо озарилось улыбкой; оторвавшись от письма, он поднял глаза вверх и воскликнул:

— Ja, О’Флинн, теперь-то я отплачу тебе за ведро!

Фляйшер вернулся на первую страницу письма, и его губы беззвучно задвигались, перечитывая: «…любые действия, на Ваш взгляд необходимые для защиты наших границ и приведения противника в замешательство».

Наконец-то. Наконец он получил приказ, о котором столько молил. Он позвал сержанта.

38

— Наверное, они вернутся сегодня. — Роза Олдсмит подняла глаза, оторвавшись от вышивания детской распашонки.

— Сегодня, завтра, послезавтра… — философски отозвалась Нэнни. — Гадать, когда мужчины уйдут или придут, — дело неблагодарное — у них вечно свои мысли на этот счет. — Она продолжила покачивать колыбель, сидя возле нее на леопардовой шкуре, словно ожившая мумия. Ребенок слегка посапывал во сне.

— А я знаю, что сегодня. Я чувствую — должно произойти что-то хорошее. — Роза отложила шитье и подошла к двери на веранду. Несколько минут назад солнце скрылось за деревьями, и все погрузилось в призрачную тишину коротких африканских сумерек.

Роза вышла на веранду и обхватила себя руками. Ежась от вечерней прохлады, она всматривалась в темнеющую даль равнины. Какое-то время она простояла так в беспокойном ожидании, и равно как день быстро сменился ночью, ее радостное предвкушение переросло в смутное предчувствие.

— Нэнни, зажги, пожалуйста, лампы, — негромко, но с тревогой в голосе попросила она.

За ее спиной металл звякнул о стекло, затем чиркнула спичка, и слабый отблеск желтого света упал на веранду к ее ногам.

Роза ощутила на плечах первое холодное дуновение ночного ветра и, неожиданно задрожав, покрылась мурашками.

— Иди в дом, Длинная Косичка, — велела Нэнни. — Ночь — время москитов, леопардов… и прочей нечисти.

Однако Роза не спешила подчиниться — она продолжала всматриваться в темноту, пока могла различать вдали контуры фиговых деревьев. Потом, порывисто развернувшись, вошла в дом и закрыла дверь на засов.

Позже, когда она проснулась, луна не светила и в комнате было темно. Рядышком, тихо попискивая во сне, спала малышка Мария.

И вновь к ней вернулось тревожное чувство, которое она испытала ранним вечером. Роза замерла в постели в ожидании, вслушиваясь в кромешную темноту, и тьма будто навалилась на нее, так что она сжалась, стремясь абстрагироваться от реальности, ощущая в ночи беззащитность и одиночество.

Охваченная страхом, она подняла москитную сетку и нащупала колыбельку. Малышка захныкала, когда мать подняла ее и положила в постель возле себя. Однако Роза успокоила дочку в своих объятиях и вскоре та заснула, прижавшись к ее груди. Тепло крохотного тельца несколько успокоило тревогу Розы.

Проснувшись от криков, она радостно открыла глаза, предполагая, что кричат носильщики Себастьяна. Еще не успев толком проснуться, Роза откинула простыню с одеялом, выбралась из-под москитной сетки и вскочила в ночной сорочке, прижимая к груди малышку.

Только тут она отдала себе отчет в том, что в комнате уже не было темно. Окно, выходившее во двор, озарялось неровным красновато-золотистым светом, который то вспыхивал, то мерк.