Крик дьявола

– Так вот, ты отправишься за реку с охотниками, одетыми под аскари. Ты обойдешь все деревни до настоящего сборщика налогов, который как раз собрал бы те деньги, которые они нам должны. Пока все понятно?

– Ты со мной пойдешь?

– Куда мне с такой ногой – она еще толком не зажила? – нетерпеливо возразил Флинн. – И кроме того, на другом берегу все вожди знают, кто я такой. А ты еще никому из них на глаза не попадался. Тебе надо будет просто сказать им, что ты новый офицер, только что из Германии. Им достаточно взглянуть на эту форму, и они тут же с тобой расплатятся.

– А что, если настоящий сборщик налогов уже побывал там?

– Они, как правило, начинают не раньше сентября и идут с севера на юг. Так что у тебя будет полно времени.

Из-под сползающего на глаза шлема Себастьян хмуро выдвигал одно за другим разные возражения; однако каждое последующее оказывалось несостоятельнее предыдущего, и Флинн поочередно отметал их без особого труда. Когда Себастьян исчерпал все доводы, наступила продолжительная тишина.

– Ну и? – поинтересовался Флинн. – Так ты сделаешь это?

Ответ совершенно неожиданно прозвучал женским голосом, однако мягкости в его тоне не улавливалось.

– Разумеется, нет! Он не будет этого делать.

Виновато, словно дети, которых застали за курением в школьном туалете, Флинн с Себастьяном, как по команде, взглянули на дверь, беззаботно оставленную приоткрытой.

Подозрения Розы спровоцировала вороватая активность, развернувшаяся вокруг рондавеля, а с появлением Себастьяна она, уже напрочь отбросив всяческие сомнения относительно моральных принципов, стала подслушивать возле окна. Вовсе не этические соображения послужили поводом для ее активного вмешательства. У своего отца Роза О’Флинн научилась довольно гибкому толкованию понятия чести. Так же как и он, она считала, что германская собственность принадлежит всем, кто может до нее добраться. И то, что Себастьян мог быть вовлечен в довольно сомнительное с моральной точки зрения мероприятие, ни в коей мере не умаляло его в ее глазах – напротив, неким лукавым образом это в определенной степени даже повышало его оценку как потенциального добытчика. К настоящему моменту это оставалось единственной областью, где у нее могли быть какие-то сомнения относительно его способностей.

По опыту она знала, что «бизнес-проекты» отца, в которых он сам особо не стремился принять участие, были весьма рискованными. Мысль о том, что одетый в небесно-голубую форму Себастьян Олдсмит мог отправиться за Рувуму и никогда оттуда не вернуться, пробудила в ней инстинкты львицы, львятам которой угрожала опасность.

– Он определенно не будет этого делать, – повторила она и повернулась к Себастьяну. – Вы слышали, что я сказала? Я запрещаю категорически!

Это был неверный ход.

Себастьян, в свою очередь, унаследовал от отца весьма викторианские взгляды относительно прав и полномочий женщин. Мистер Олдсмит-старший был добропорядочным домашним тираном, чья непогрешимость ни в коей мере не могла оспариваться его супругой, считавшей – в порядке убывания – сексуальные отклонения, большевиков, организаторов профсоюзов и суфражисток отвратительными явлениями.

Высказать мистеру Олдсмиту нечто вроде «запрещаю категорически» было бы для матери Себастьяна – хрупкой кроткой дамы с вечно испуганным выражением лица – примерно так же немыслимо, как прилюдно отрицать существование Господа. Вера в данные самим Богом мужчине права передалась и ее сыновьям. С самого юного возраста Себастьян привык к безропотному подчинению не только со стороны матери, но и своих многочисленных сестер.

Поведение Розы и ее тон буквально ошарашили его. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя; затем он поднялся, поправляя на голове шлем.

– Прошу прощения? – холодным тоном вежливо переспросил он.

– Плохо слышите? – огрызнулась Роза. – Я не разрешаю это делать.

Себастьян задумчиво кивнул и тут же поспешно схватился за шлем, который угрожал вновь свалиться ему на глаза и уронить его достоинство.

– Я могу отправиться в путь в любой момент. Может, завтра?

– Нужна еще пара дней на подготовку, – урезонил Флинн.

– Что ж, хорошо. – Себастьян с небрежным видом вышел из помещения, и солнце осветило все великолепие надетой им формы.

С торжествующим хохотом Флинн потянулся к эмалированной кружке.

– Хотела все испортить, – начал было он со злорадством, но затем выражение его лица слегка озадачилось.

Роза стояла в дверях с поникшими плечами, уголки еще недавно злобно сжатых губ печально опустились.

– Да ладно, перестань! – проворчал Флинн.

– Он же не вернется. И ты прекрасно понимаешь, что посылаешь его на смерть.

– Не говори ерунды. Он не ребенок и может за себя постоять.

– Ненавижу тебя. Ненавижу вас обоих! – И она бросилась прочь, к бунгало.

22

Флинн и Себастьян тихо беседовали, стоя на крыльце бунгало в красных лучах рассвета.