Крик филина

– Здорово, дружище, – жизнерадостно проговорил он и протянул Илье крепкую обожженную в танке ладонь, пытливо заглядывая в его потухшие глаза. – Случилось что? А я думаю, ты это или не ты? Оказывается, ты! Илья, кажется?

Бывший танкист обезоруживающе улыбнулся, чем моментально расположил к себе упавшего было духом разведчика. Филимонов в эту минуту был красив, несмотря на свою красную, будто обваренное мясо, щеку, которую при первой встрече Журавлев воспринял болезненно, с внутренним состраданием, словно это произошло с ним.

– Илья, – подтвердил Журавлев, невольно улыбнувшись в ответ.

– Зови меня просто Сава, – сказал Филимонов, ничуть не кичась высоким званием Героя Советского Союза. – Так что произошло-то? Кровь, смотрю, у тебя на лице.

– Ерунда, – отмахнулся Илья, вдруг почувствовав к себе искренний интерес и сочувствие со стороны совсем незнакомого ему ровесника-фронтовика. Чуть поколебавшись, он охотно рассказал о происшествии, не утаив ничего, желая выговориться, чтобы снять с души непосильный груз, который сам и взвалил на себя.

Филимонов слушал его с большим вниманием, от волнения слегка подавшись вперед. Иногда его сухие обожженные губы морщились в сдержанную кривую улыбку, а глаза попеременно вспыхивали то насмешливым светом, то неожиданно обдавали рассказчика неприятным холодком.

– Бывает, – великодушно заметил он, как только Илья закончил свое недолгое повествование. – Бывает, – повторил он задумчиво, должно быть мысленно продолжая переживать услышанное, а спохватившись, доверительно сказал: – Ты не поверишь, но у меня для тебя как раз имеется на примете одна уютная квартирка. Ну, не квартира, точнее, а комната. Могу определить, если ты не против. Там проживала жена моего механика-водителя Кольки Свиридова. Она, эта сучка, как только похоронку на него получила, сразу же свалила с каким-то интендантом из города: видать, давно уже шашни крутила. А в другой комнате проживает его матушка Серафима Никаноровна. Замечательная, скажу я тебе, старушка, бывшая учительница, обходительная – слов нет. Тебе понравится у нее. Да и она будет только рада, что ты у нее поселишься, не так ей все же будет одиноко. Сейчас я над Серафимой Никаноровной как бы шефство взял, но мало ли что со мной может случиться. А ты все-таки в милиции работаешь, помощь ей будет. Ты уж не бросай ее. Ну так что, согласный?

– Мне в управление надо, – нерешительно ответил Илья, сомневаясь, как правильно поступить: мало того что бандитов упустил, так еще и самое обыкновенное дело не смог сделать – квартиру подходящую найти. Вот Орлов будет над ним потешаться, когда узнает, со свету сживет своими насмешками. А так хоть жить будет где, больше не придется выслушивать его до обидного язвительные словечки…

– Да это неподалеку, – горячо уговаривал Филимонов, – не более десяти минут. А потом я с тобой за компанию схожу в управление, напишу в вашу газету благодарность, что вы помогли мне вернуть наградные часы от генерала Рыбалко. И вам, и мне приятно будет. Ну так что, идем?

Илья вспомнил, как утром Орлов мельком упоминал о словах генерала Преснякова, обещавшего вызвать из МУРа бригаду, чем капитан был сильно недоволен, и тотчас подумал о том, что самое время опубликовать в многотиражке «Советский часовой» заметку о доблестных буднях их отдела, автором которой будет не обычный человек, а настоящий Герой Советского Союза. Глядишь, и Орлов тогда свое отношение к нему поменяет в лучшую сторону, да и генералу будет приятно почитать о действиях своих подчиненных.

– Пошли! – согласился Илья, которого все-таки точил червячок сомнения. – Только недолго.

Филимонов по-дружески приобнял его за плечи и увлек во дворы, где находилась квартира знакомой старушки.

– А заодно и бровь твою подлечим, – пообещал он. – А то вон как кровоточит.

По дороге Илья, пренебрегая заботой о своем здоровье, зачерпнул из ржавого металлического таза, подставленного во дворе под водосток, дождевой воды и тщательно смыл кровь, чтобы ненароком не напугать свою новую знакомую.

* * *

…Комната действительно ему понравилась: чистая, уютная, да и сама хозяйка Серафима Никаноровна оказалась старушкой добродушной, словоохотливой, наверное, как и все преподаватели русского языка и литературы. Илья поначалу ее немного застеснялся, вспомнив школьные годы и свою первую учительницу – строгую, но справедливую женщину, привившую ему любовь к Сергею Есенину и другим русским поэтам.

– Вы, Илюшенька, располагайтесь, – сразу же засуетилась Серафима Никаноровна, маленькая, седенькая, но довольно шустрая, с первой минуты проникнувшаяся к молодому человеку материнской заботой, словно встретила вернувшегося с фронта родного сына. – Я сейчас вас с Савой чайком угощу. Вы, должно быть, знаете, он был командиром у моего Коли… – не договорив, она протяжно всхлипнула, тонкие губы ее задрожали, из выцветших глаз покатились по впалым морщинистым щекам мутные горошины слез. – Ой, чего это я расквасилась, – спохватилась она, быстро смахнула крошечной ладошкой слезы и засеменила на кухню ставить на керогаз чайник.