Крик коростеля

«Не мужской у нас разговор получается, — повел бровями Савелий Савельич.— Конечно, оброс ты весь тайнами, как днище парохода ракушками. Но я секретов твоих не касаюсь! Вот обидно, что ты на «Тобольск» крадучись сел. Или ты как считаешь? Уговорил меня девять часов без движения перед тобой сидеть, портрет с особы моей написал и думаешь, что на этом дружбе конец? Что все прежние отношения на сей день кончены? Нет, субчик-голубчик!»

«Усовестил, — наклонил лицо Соснин. — А насчет твоего портрета скажу тебе новость приятную. Попал он в столицу на выставку и понравился там. Есть сообщение, что Третьяковка его покупает! Поистине нам с тобой честь… А что о себе не уведомил, сел и поехал, так

я торопился. Собрался в момент, на такси и сюда…»

Соснин хорошо привирал, и привирать ему было сейчас почему-то легко и даже не стыдно. Сам удивлялся, как он просто, легко привирает! Истинная правда касалась здесь лишь портрета Ныркова. Савелий Савельич долго не соглашался позировать художнику, а согласившись, терпеливо сидел все назначенные сеансы, потел… И вот не зря: Соснин создал что хотел. И это его создание признали…

«Не хватало им там, в Третьяковке, моей чалдонской образины! — не вдруг переварил новость Савелий Савельич. — Вот это, скажут, физиономия! Обской неводник! К тому же уже и дырявый — на берег пора выволакивать, чтобы замыло песком».

«Лет десять еще, Савелий Савельич, поборозди эти воды. Нужда в том есть. И огромная! Или шутишь? Забыл ли, что коренников запрягают первыми и последними выпрягают? Не забыл! Тогда и помалкивай. Никто прежде времени не отпустит тебя. Да ты и сам не пойдешь!»

Художник с восторгом смотрел на выразительное лицо обского речника-капитана, на всю его складную, основательную фигуру и улавливал, находил в нем черты, ранее не замеченные, упущенные. И думал, что сколько ни изучай натуру, сильный характер, а все равно до дна не исчерпаешь…

Нырков стремительно встал и, подойдя к серванту-буфету, распахнул дверцу бара.

Зеркальные стенки внутри отразили в себе многократно хрусталь и бутылки с вином.

«Что будешь пить, Сергей Александрович? Есть водка, коньяк, джин, мадера. Не утратил ли вкус к сухому? Есть и оно — грузинское и румынское!»

«Ты все тот же, Савелий Савельич! Сам — ни капли, друзьям — от души!»

«А каким же мне быть прикажешь? Я постоянен… Ну, чем же согреть твою душу?»

«Она не замерзла, Савелий Савельич…»

«Да вижу! И все же…»

«Ну, коли так… Налей-ка мадеры! Марочная — она хороша. И сахару в ней немного. Но после этого ты должен простить мне мое прегрешение!»

«Прощаю! Будь здоров! А я за чаёк возьмусь. Потом ты меня догонишь. Свежий… Горячий… Цейлонский…

Перед приходом твоим заварил… И беляши тоже вот непростывшие. Видишь? Муха над ними летает, а не садится. Лапки боится обжечь! Есть сладкие пироги со щавелем. Караси икряные…»

Соснин был сыт, но как он мог отказаться при виде такого радушия! И Сергей Александрович, выпив стакан мадеры, придвинул к себе тарелку с большим карасем, зажаренным до румяности на вольном жару. Какой нарымец когда устоит перед рыбой!

«По-прежнему ты поваров добрых держишь, Савелий Савельич», — похвалил Соснин, выламывая у карася подсушенный, хрустящий бочок.

«Добрый повар стоит доктора… Команда у нас здоровая, краснощекая. Обновляется мало. Думаю, что и кухня свою роль здесь играет».

«Мы еще знакомы не были, а я уже слышал, что такого хозяина, как капитан на «Тобольске», поискать — не найдешь. И мясом вот кормишь, и рыбой, и овощем. И в ресторан заглядывал — есть что на стол подать».

«Запас мешку не порча. Без него как? Жить без запаса, так и будет — что в кулаке, то и в рот! Запасливый нужды не терпит, это правда. Но запасать вкусный харч трудно стало. И обманывают! В прошлом году, уж по осени, влип я в историю скверную. Не слыхал?»

«Нет, Савелий Савельич. С неводом что-нибудь? Команда надумала рыбку поймать, а рыбнадзор прихватил? Теперь с этим строго стало!»

«Хуже. Боцман купил для команды и пароходных ресторанов полтораста килограммов лосиного мяса, а оно оказалось кониной!»

«Как так?»

«Провели нас мошенники, воры! Забили на пастбище лошадь, освежевали, уложили большими кусками в мешки, назвались промысловиками, мол, по лицензии добыли лося, покупайте, а то пропадет, девать некуда… А мы ночью из-за тумана стояли ниже Усть-Тыма. Ну, на свежатинку наш радетельный боцман и клюнул! Что у лося темное, кровяное мясо, то и у коня. А тут сумерки!А тут спешка! Не до разгляда было… А в Томске пришел на пароход следователь… Конь-то совхозный был, воров опознали…»

«Чистой воды криминал! Остерегайтесь теперь, Савелий Савельич, такую дичинку брать. А то где-нибудь выдадут вам росомаху за поросенка!»

«Рыбу — берем, покупаем. На реке да без рыбы! Вот погляди — на зависть красавцы! Вкусные, неприедливые. Карасей ты хоть месяц ешь каждый день — не пресытишься. Стерлядь тебе в три дня надоест!»

«Таких карасей я только на Корте ловил, на таежных озерах. Темно-золотистые, по пятаку чешуина… Уж не с Корты ли эти?»

«С Амбаров. Александровской районной прописки!»