Крик коростеля

«Тогда как хочешь. — Он подчеркнул интонацией слово «хочешь». — Я терпеливый, дождусь, что ты станешь проще со мной. Хочется полной во всем взаимности!»

Она подошла вплотную, погладила жилки на правой его руке:

«Натрудилась, устала… Вы же сегодня, Сергей Александрович, без малого десять часов работали! Я засекала время. Разве правильно это?»

«Один француз сказал, что если пришло вдохновение, то его надо гнать, как собаку. — Он засмеялся. — Была бы польза, а все остальное не важно… Я и так слишком много нежусь».

«Упрек мне?»

«Никакого упрека… просто факт. Тем более я был должен сегодня хорошо поднажать: мы улетаем в Нюргу».

«Но я все равно не согласна и не согласна! — упорствовала Туся. — Загонять себя — дело последнее…»

Сергей Александрович обнял ее, рассмеялся:

«Туся! Я доволен, что день у меня нынче вышел большим, настоящим. А на прощание с Пасолом мы выпьем шампанского!»

«Вертолет нас возьмет утром?»

«Как договаривался — с утра…»

«Вы много летаете — вам не страшно?»

«Падать страшно, а не летать…»

Она смутилась.

«А у меня от высоты дух захватывает…»

«Привыкнешь. Это сначала!»

* * *

Почти неделю прожили они в северной точке края. Отсюда брала начало нефтяная река. На тысячу верст без малого пролегал ее путь на юг и восток. Здесь нефть добывали и перекачивали насосными станциями. Здесь строили город. Здесь по ночам вместе с кострами в небо взмывали пески…

Соснин давно задумал создать несколько полотен о сегодняшнем дне, написать о нефтяниках и этой земле. Он ездил на Пасол и Самотлор из года в год, внедрялся, вживался в тему и, кажется, нынче вот только почувствовал себя вправе распорядиться собранным материалом. С этой осени он и начнет…

Не торопясь отужинали и вышли гулять на берег. Близилась ночь, но матовый, точно посеребренный воздух не потухал. Отчетливо различались цветы в зеленой, к вечеру повлажневшей траве. Протока дремала в безветрии, заволоченная туманом. Туся склонялась к траве, срывая ромашки, мышиный горошек и крохотные голубенькие колокольчики.

«Видно даже прожилки и крапинки на лепестках!» — восхищалась она.

«Светлые ночи здесь в это время еще продолжаются, — отвечал с тем же чувством восторга Сергей Александрович. — Близость Полярного круга дает себя знать».

Под яром у Пасола палили костры рыбаки. Там же, свернувшись, дремали собаки, изредка взлаивая.

«Как все необычно становится, как только подумаю, где я и с кем, на каком расстоянии от дома, и представляю не наяву себя, а во сне!»

«Скучаешь о доме?»

«Изредка думаю, но не скучаю!»

А точнее, ее думы — не о доме, а об Афродите Корнеевне. Временами Тусе слышится ее голос, встают из мрака глаза — гневные, белые от хмельного угара. Но Туся об этом не скажет… Как полны, замечательны были у них с Сергеем Александровичем все эти дни и ночи!

На покой идти не торопились. А собрались когда, к ним подошел человек средних лет, с густой копной рыжих волос и голубыми глазами Пана (Туся вспомнила Врубеля), поздоровался с Сосниным за руку. Спросил:

«Гуляем?»

У него был глухой, отсыревший голос. Соснину показалось, что он уже где-то встречал это лицо. Поинтересовался:

«Нас с вами жизнь не сталкивала?»

«Вот так — никогда, а косвенно — было. Но я-то вас знаю, наслышан! Остается представиться: Цезарь Иванищев, бывший интеллигент, а ныне обходчик трубопровода». И Цезарь чуть приопустил веки.

«Рад познакомиться, Цезарь», — ответил Соснин с полупоклоном и затаил улыбку.

«Долго вы нынче у нас загостились! — Иванищев выпятил грудь и сильнее еще прищурился. — И вам не дают покоя наши фонтаны и факелы!»

«Как вас понимать? Я здесь не проездом, а с целью. И впрочем — давно. Фонтаны мне эти знакомы с первого дня их открытия».

«А не писали картин-то об этом! Все на старинушку налегали, на избы, заборы, узоры! Видел я прежде ваши работы. В газетах о вас читал. Поругивали там Соснина за увлечение вчерашним днем!»

Сергей Александрович смотрел на Цезаря Иванищева иронически весело и так же заговорил, стараясь не впасть в поучительный тон:

«Критика — дело полезное, если она не поверхностная. Меня же она, как вы говорите, «поругивала». И вовсе зря! Я хотел быть только последовательным… Вот здесь у вас вышки, фонтаны, нефтепровод, а где же человек?»

«Деревянный Север Соснина — чудо. Смотришь картины, и кажется, что бревна живые и пахнут смолой», — вспомнился Тусе один из отзывов с последнего вернисажа, и так ей хотелось сейчас повторить это вслух, но она сдержалась…

«Извините, что был с вами несколько бесцеремонен, — сказал обходчик нефтепровода. — А придирался я к вам… за обиду. Вы были председателем выставкома и забраковали мой портрет, написанный художником Забавновым…»

«Теперь все ясно! Портрет был слаб, а против оригинала, естественно, я ничего не имел».

«Наверно, я мало ему позировал, — задумался Цезарь Иванищев, поглаживая рыжие заросли на голове. — Заходите в мой обходческий дом на сто тридцать восьмом километре нефтепровода!»

Когда случайный их собеседник ушел, Соснин заметил Тусе:

«Интересно! Коллегу моего кисть подвела, а я чуть виноватым не оказался!»

11