Крик родившихся завтра

– На улице грузовик. Дверь открыта. Залезаем быстро, – Иванна смотрит в щель приоткрытой двери. Поправляет парик. Только слепой ее спутает с Надеждой.

Я что-то хочу ей сказать, но не могу понять – что. Забыла нужные слова. Очень важные и нужные слова.

– Давай, – говорит она и пинком распахивает дверь.

А на пределе слышимости сквозь треск помех доносится:

– Приготовиться, они выходят, цель – девочка…

Не ожидала от себя такой прыти.

Огромная машина. Огромные колеса. Высокая подножка, на которую не взобраться. Запах работающего двигателя. И сила, которая выносит меня наружу, забрасывает на подножку и заталкивает на сиденье – мимо огромного рулевого колеса. Меня толкают в затылок, нагибая ниже и ниже, но я сопротивляюсь, хочу видеть, что происходит между машиной и дверью в «Буревестник», из которой появляется Иванна, ей всего-то нужен шаг, она стреляет, но шаг не получается, точнее почти не получается – какая-то сила отбрасывает ее, и если бы не распахнутая дверь, она бы упала, но она хватается за подножку, влезает внутрь, дергает рычаг, машина ревет, а мы с Надеждой внизу, откуда не видно ни зги, только голое колено Иванны, по которому стекает кровь.

Часть пятая. Токийская башня

1

Машина скакала по ухабам. Резко поворачивала. Тормозила. Разгонялась. Ноги Иванны нажимали на педали, рука переключала длинный рычаг, огромный руль крутился из стороны в сторону. Кровь промочила белый носок, стекала по лакированной туфле медленными каплями и падала вниз, собираясь в лужицы. Хотелось протянуть палец и тронуть одну из них. Зачем-то. Может, убедиться, что это не сон после шпионского фильма на ночь?

Запахло сухой травой и песком.

– Куда мы едем? – спрашиваю Надежду. Только для того, чтобы разорвать монотонное гудение двигателя.

Бежим, поправляет Надежда, бежим в Токио. Разве ты этого не хотела?

– Хотела! Но не так… Ты же помнишь – у пивной бочки останавливаются грузовики, надо всего лишь залезть в кузов и ждать. Грузовик поедет, а потом остановится за городом, потому что шоферу надо пописать, а в это время мы вылезаем из кузова и прячемся в обочине. Потом грузовик уезжает, и мы…

Блестящий план. Который так и не смогли осуществить. В силу его идеальности. Он не требовал ничего, только подобраться к пивной бочке и ждать подходящего грузовика. С таким же успехом можно бежать хоть в Токио, хоть на Северный полюс. И поэтому каждый раз, проходя мимо бочки, мы думали – в следующий раз, в следующий раз. Вот и дооткладывались. Незнайка и Козлик на Острове дураков.

Машина замедляет ход, останавливается, недовольно урчит.

– Можно вылезать, – наклоняется к нам Иванна. – Скоро выедем из города. Но мне нужна помощь.

Надежда всплескивает руками, когда видит разорванное на боку платье Иванны.

– В бардачке аптечка, – прижатое к ране тряпье пропитывается красным. – Хорошо находиться в ящике Шрёдингера… то ли жив… то ли мертв… то ли одновременно…

Голова запрокидывается, глаза закатываются. Бардачок не хочет открываться, а когда открывается, ничего кроме промасленных тряпок там не находится. Я ищу под сиденьями, за сиденьями, но Надежда рвет свою рубашку на полосы. В кабине ужасно тесно, с трудом перетаскиваем Иванну на пассажирское место. Мешаю как могу. Руки трясутся, рана ужасает, внутри нее что-то черное, вздувается кровавыми пузырями. Сразу видно – Иванна не жилец.

Рубашку пришлось разорвать всю. Неуклюжую повязку сверху затянуть рукавами. Надежда голая по пояс, в заляпанном кровью лифчике. Она вся заляпана кровью. Нос подозрительно хлюпает. В глазах слезы. Даже не пойму, кого жальче. Хочется встать в полный рост, отдать салют и продекламировать Багрицкого «Смерть пионерки»:

Чтобы в этом крохотном
Теле – навсегда
Пела наша молодость
Как весной вода.

Такое вот дурацкое желание. Но ничего не делаю. У меня и галстука нет. Разве что у Иванны снять.

Вылезаем из кабины и осматриваемся. Никогда здесь не была. Глинобитная окраина. Развалины, поросшие кустарником. Пустые глазницы смотрят на нас. Извивается заброшенная железная дорога. Непонятно почему извивается – впереди степь, плоская земля.

Надежда натягивает пиджак на голое тело, застегивает все пуговицы.

– И куда теперь?

Хотя лучше спросить – и чего теперь?

Туда, показывает Надежда.

Щурюсь, пытаюсь рассмотреть. Далековато.

– Хорошо, – жму плечами, беру ее руку и делаю шаг, но она стоит. – Ты чего? Пошли!

Нельзя ее бросать, Надежда кивает на машину.

– Зачем нам машина? – никак не соображу. – Мы и так дотопаем.

Только потом до меня доходит, кого нельзя бросать. Вот честно – вылетела у меня из головы сразу же. Наша расчудесная Иванна. Родила царица в ночь не то сына, не то дочь.

– Она всё равно умрет, – говорю. – Будем сидеть и ждать? А если погоня?

Не умрет, поджимает губы Надежда. Не говори так.

Ну-ну. А кто машину тогда поведет?

Больше всего она мне напоминает мальчишку-беспризорника. Из фильма про революцию. Чумазый, дико одетый, волосы в стороны торчат, а глазах решимость стоять за правое дело.

Спорить бесполезно.