Крик родившихся завтра

Замираю. Смотрю. Во все глаза. Неужели она? Токийская башня? Видела только на картинках в книжке у Папани. Дрянная, серая иллюстрация. Вспоминаю и сравниваю. Глупое занятие – неужели Надежде не доверяю? Да и видно не так хорошо – далеко. Идти и идти. Между столбов, по каким-то холмикам, мимо странных штуковин, блестящих на солнце. Ерунда. Дойдем.

– Башня, – признаюсь себе и хлюпаю носом. То ли пыль, то ли чувства. Телячьи.

Надежда распахивает дверь, впуская ветер с запахом полыни. Вылезаем друг за другом. Она расстегивает брюки, приседает. Приседаю за компанию, хотя не выдавливаю ни капли. Первый раз делаю такое в степи. Точнее – пытаюсь. Поддувает приятно. Зачем-то вспоминаю волосы Огнивенко. Дались они мне! И всё равно ничего не получается. Стараюсь, но бесполезно. Слезы текут по щекам, поэтому говорю себе так тихо, как только можно: «Тебе просто не хочется».

Обходим машину и смотрим на полигон. Мне понятно – идти придется пешком, грузовик сквозь столбы не пройдет. Даже отсюда видны перепутанные тропинки.

– Придется ее оставить здесь, – не уточняю кого.

Мы ее поведем, Надежда не уточняет – кого.

Так и стоим, смотрим, пока вдалеке не показывается гусеничная машина, в кузове которой стоят люди. Машина тащит решетчатую вышку, установленную на платформе. Далеко. Очень далеко. Вышка кренится из стороны в сторону. Есть жизнь на Марсе, почему-то подумалось. Хотя при чем тут Марс?

– Долго там стоять будете? – доносится голос сзади.

3

Надежда тащит Иванну, но я не вмешиваюсь. Иду позади, кустики пинаю. Пускай тащит, надоест – бросит. Даже насвистываю под нос. Мол, а нам всё равно, а нам всё равно. Вот только близость их раздражает. Меня бы вряд ли так потащила – одну руку через плечо, другую на талию. Как в фильмах о войне – смелая санитарка вытаскивает с поля боя красноармейца. Но не похожи они на бойца и санитарку. Иванна даже парик не удосужилась снять. Забыла. Или ей нравится из себя Надежду строить? И Надежда в школьных брюках и пиджаке на голое тело. В другой раз со смеху померла бы. Только не сейчас.

Первые шаги получались неуклюжими. Надежда тяжело дышала и запиналась о кочки. Иванна приволакивала ногу, кривилась, охала. Пятно расползлось еще больше. Я всё ждала, когда она не выдержит и скажет: «Нет, больше не могу, идите сами, а я тут останусь». Но не дождалась. Видно, что ей больно, но шаг, другой, и вот сползаем в обочину, выбираемся из обочины, бредем к столбам.

– Никогда здесь не была, – у нее даже сил хватает шептать. – Заброшенный полигон, надо же.

Молчи, похлопывает ее Надежда, но та не замечает.

– Слышал… слышала про него. А бывать не приходилось. Это ведь резонанс Шумана? И машины Теслы… Заброшено, бесперспективно…

Машины Теслы? Смотрю – и не понимаю. На машину не похоже, какие-то шары, соединенные штангами. Похоже на атомное ядро, каким его в «Технике – молодежи» рисуют. Солнце от граней отражается. Стеклянные гармошки с проводов свисают. Под ногами осколки хрустят. Мальчишки, наверное, баловались – камнями по стекляшкам кидались.

Иванне от увиденного вроде полегчало. Она больше не кренится, как подбитый торпедой крейсер. Надежда ей палку подобрала для опоры. Ну, точно Кот Базилио и Лиса Алиса из «Первого космонавта Республики». А я тогда кто? Мальвина? Нет, скорее страдающий от несчастной любви Пьеро, который ждет не дождется, когда Буратини в космос отправят на Фау.

– Мы к башне идем, к башне? – Иванна не унимается. – Башня резонанса. Первые опыты. Самые первые. Очень неудачные. Надежда, постой, мне надо…

Ага, останавливается. Чего надо – до меня не сразу доходит, когда доходит – отворачиваюсь. Ну их, лучше на Дивные горы посмотрю.

– Прости, так неудобно.

Неудобно ей, еле сдерживаюсь. Неудобно, когда девчонка твою пипиську держать должна. Остальное переживем. Невольно вслушиваюсь. Ловлю себя на этом и принимаюсь за ногти. Долблю каблуком землю. Долго. Слишком долго.

– Ты ведь меня не бросишь? Клянешься? Спасибо. Нет, нет, всё нормально. Хорошо, что приседать не надо. Один раз в жизни и поймешь удобство. А то бы не получилось.

Она так шутит, наверное. Срываю травинку, оборачиваюсь. От резкой горечи начинаю плеваться. Когда проплевываюсь, они дальше бредут. Будто про меня и забыли.

4

Вот и столбы. Если раскинуть руки, то обязательно двух коснешься. Ржавые. Кое-где пробитые, можно внутрь заглянуть – мотки проволоки, лампы, как в телевизоре. Курочили их основательно. Некоторые даже покосились. Из дыр проволока свисает мочалом, лампы там и сям разбросаны. По дурости к столбу притрагиваюсь и получаю – будто языком «Крону» лизнула, только сильнее. Но еще что-то – голос в голове включился. На мгновение.

– В них кто-то говорит, – сообщаю Надежде. Надоело из себя пейзаж изображать.

Тебе показалось, даже ко мне не повернулась.

– Не показалось, не показалось, – дотрагиваюсь до другого столба – не такого раскуроченного и слышу. Плохо, тихо, но слышу. Раздумываю, потом решаюсь прижаться ухом.