Крик родившихся завтра

Любочка потянула ручку двери, переступила порог, еще раз оглянулась и помахала ладошкой:

– Прощай, мама.

Наталья не смогла ответить – в горле пересохло. Она лишь кивнула. Дверь захлопнулась, и Наталья невозможным усилием заставила себя остаться на месте, а не броситься к ней, не распахнуть, чтобы еще раз посмотреть… сказать… обнять… Пришлось медленно досчитать до десяти. Это всегда помогало успокоиться. Помогло и сейчас. Она прошла в зал и отодвинула занавеску.

Автобус уже ждал. Зеленый с бело-красным кругом на двери и буквами «СА». Около автобуса стоял офицер и курил.

Из подъезда не вышла – вылетела Любочка и помчалась к автобусу. Офицер распахнул руки, обнял ее, открыл дверь и помог забраться внутрь. Там никого не было. Любочку забирали самой первой.

Офицер захлопнул дверь, посмотрел на окно, в котором стояла Наталья, помахал ей и забрался на место водителя.

– Так будет лучше, так будет лучше. Ей там будет лучше… им там будет лучше… – говорила сама себе Наталья, наблюдая, как автобус медленно выезжает со двора.

2

Любочка хотела пройти на свое любимое место – на «камчатку», как называли последнее сиденье в автобусе, но вспомнила о своей сегодняшней обязанности. И устроилась на первом сиденье, рядом с дверью.

– Поехали? – повернулся к ней офицер.

– Поехали, – сказала Любочка, и автобус тронулся с места, осторожно выезжая из городка мимо давно опустевших домов и заросших цветами клумб, которые без ухода чувствовали себя гораздо лучше. Их разноцветные шапки разнообразили и скрашивали всеобщее запустение.

Стояли детские коляски, кое-где валялись чемоданы. На пешеходной дорожке притулилась увесистая пачка книг, перетянутых ремнем. Офицер вел автобус так, чтобы объезжать брошенные вещи. Но не всегда получалось – иногда под колесом что-то трескало, и Любочка морщила носик, представляя, что это какая-нибудь брошенная кукла. Может быть, ломаная-переломаная, без рук, без ног, без глаз, но для кого-то бывшая самой дорогой игрушкой.

Вот и распахнутые настежь ворота. Автобус вывернул на узкую улочку и поехал мимо низких бетонных заборчиков, за которыми спрятались приземистые деревянные дома с изогнутыми крышами.

На повороте их ждали две девочки, держась за руки.

– Здрасьте! – громко сказала полненькая белянка, забираясь в салон автобуса и со всего маха бухаясь на сиденье. Ее подруга с длинными черными волосами ласково улыбнулась Любочке и помахала ручкой: привет, мол.

Автобус въезжал в город, оставив позади тихие и почти безлюдные предместья. Небо высветлилось так, что утренние ханаби почти ничего не освещали и выглядели, как тусклые россыпи необработанных драгоценных камней, которые вспыхивали и гасли на небе. Небоскребы теснились в центре города, раскачиваясь и скрипя бамбуковыми стенами, и даже отсюда, с моста через реку, на них было головокружительно смотреть – они казались не домами, а рощей, что волнуется под порывами сильного ветра.

Любочка сильнее прижалась к окну, так что носик расплющился, став похожим на поросячий пятачок, но вряд ли кто ее видел, а если и видел, то невелика беда – улыбаться и смеяться полезно. Зато она почти хорошо видела гладь реки. Поначалу ей показалось, что они опоздали, и стая кашалотов уже проплыла к Цукидзи. Но вдруг водная поверхность вздыбилась множеством бурунов, а затем из глубины величаво всплыли громадные тела с лобастыми башками. Тут же, словно они таились где-то под мостом, выскочили катера китовых погонщиков и принялись нарезать вокруг стаи замысловатые кривые, направляя животных в предназначенный для них фарватер.

После моста автобус повернул направо к грандиозному зданию, похожему на огромный стадион, укрытый изогнутой в традиционном стиле крышей.

– К Демону? – догадалась белянка, а брюнетка дернула ее за рукав, недовольная, что та так назвала следующего пассажира. – А что такое? Брось, Надежда, он и не обижается.

3

Демон священнодействовал. Туша громадного кашалота была опущена на помост. Помощники в набедренных повязках потомственных рассекателей рыб стояли вокруг, склонившись в ритуальном поклоне и зажав между ладонями тлеющие ароматические палочки. А он обходил тушу против часовой стрелки, что также предписывалось строгим ритуалом, предваряющим заморозку. Ему хватило одного взгляда, когда кашалота еще спускали сюда на цепях, чтобы понять – как действовать. Но ритуал не терпел поспешности. И даже Демон обязан ему подчиняться. Поэтому он изображал глубокую задумчивость и высшую степень сосредоточенности. Как если бы ему предстояло дотоле неслыханное по трудности дело. Хотелось даже захихикать, как хихикала Ханаби, когда напросилась к нему в гости и, заявившись гораздо раньше назначенного срока, застала его священнодействующим.

Тишину нарушало лишь звяканье цепей, на которых висели огромные, неуклюжие рассекатели с различными насадками. Как только Демон завершит священнодействие, его помощники накинутся на тушу, а гулкое помещение огласится надсадным ревом пил, вгрызающихся в насквозь промороженное мясо.