Крик в ночи (СИ)

Бобочка — заслуженный перевозбужденец-сотрясатель крупноблочных перекрытий, стен и потолков. В годину всесвятского потопа сотряс универмаг «Тысяча мелочей», профтехучилище и два детских садика.

Лизочек — девственная народная вещунья. В секту трясунов переметнулась из секты ворчунов из-за идеологических разногласий с руководством секты. Дает бесценные (по установленным тарифам) рекомендации относительно непорочного зачатия».

О бабушках-двойняшках в Летописной книге давалась краткая справка, что они являют себя однояйцевыми близнецами и представляют в секте фракцию иерихонистых дев.

Да, это были настоящие фанатики, люди, преданные своему делу до самоотречения. Конечно, у каждого из них имелись маленькие недостатки, не отражавшиеся на работе. Лизочек, памятуя о былых временах, заливала, что в недалеком прошлом якобы отбывала повинную в качестве канделяброносительши у царевича Дмитрия Убиенного. Кольчик вспоминал, как, состоя на службе при Бахчисарайском орденоносном фонтане, взрастил плеяду высококвалифицированных евнухов. Бобочка, оседлав любимого конька — сотрясение крупноблочных перекрытий, — договаривался до того, что многолетним плодом своего сподвижничества на ристалище перевозбужденца-трясуна называл нынешние развалины римского Колизея.

Однако кто действительно поразил Филдса, так это вдруг ввалившийся в квартиру духовный пастырь секты Вагиналий Зевесович Фефелкиндт.

— Перпен, — представился он Филдсу, — что означает «персональный пенсионер».

Никаким он персональным пенсионером не был, так только, одно название, но Филдс внутренне собрался — ведь речь шла о каком-никаком, а пенсионере. Сама судьба, стало быть, ставит вопрос о его компетенции в деле налаживания контактов с пенсионерами. «Синдром Боцманова» прочно сидел в голове. Следовательно, вызов принят!

У Вагиналия Зевесовича был уникальный по размерам нос. Всякие носы повидал на своем шпионском веку Филдс, но столь внушительный, мясистый, с лиловыми прожилками — встречал впервые.

— Знаю, о чем вы сейчас думаете, — сказал духовный пастырь. — Вы думаете, что мой шнобель неподходящ для конспирации. Говорите, не стесняйтесь.

Филдс нашелся:

— Отнюдь! С вашим пеликанистым рубильником мы станем ворочать такими делами — закачаетесь! Дарую вам конспиративную кличку.

— Не томите, умоляю!

— С этого дня вы — Перпенуум Шнобиле. Категорически поздравляю, милущий!

Секта трясунов, к немалому удивлению Филдса, была неплохо организована, имела солидную материальную базу, которая зиждилась в основном на старушках-побирушках, ворочавших миллионными финансовыми операциями при вокзалах, около церквушек, в подземных переходах и подворотнях.

— У нас имеется свой связной, — похвастался Перпенуум Шнобиле. — Охромелый дурдомовец Лаптев, зачнутый в подпитии.

— Превосходно! — одобрил Филдс — Я доволен. Нам нужны доморощенные кадры.

Конспиративно, как уже отмечалось, секта оставляла желать много лучшего. Один лишь духовный пастырь со своим несоразмерным органом обоняния за километр бросался в глаза. Кольчик, Лизочек и Бобочка — ударная старая гвардия — неуемную тягу к сотрясенчеству прикрывали душистым чайком с бубликом. Составлявшие фракцию бабушки-двойняшки при малейшей опасности хоронились за чуланом, пряча в платочки вставные челюсти. Что касается охромелого дурдомовца Лаптева, зачнутого в подпитии, то он вообще плевать хотел на конспирацию и в качестве связного с очумелыми глазенками носился на костыле между старушками-побирушками, духовным пастырем и старой ударной гвардией. Однако худо-бедно, так или иначе, это была организация.

Огромную, если не сказать — богатырскую, идейно-политическую нагрузку добровольно взвалил на себя Перпенуум Шнобиле, буквально изнемогая от обилия собственных дум и прожектов касательно переустройства государственных формаций всех стран мира, вплоть до островов Зеленого Мыса.

— Кто теперича сподобится загрызть диктат? — витийствовал Перпенуум Шнобиле. — Где ты, вездесущий лыцарь с печатью и образом, где твой донкий ход и верный копьеносец дон Пердо Дзуритто? Как говорится, все смешалось в доме Цыбульских, наша вертепная матушка-земля несется в тартарары. И я не удивлюсь, коль узнаю, что смердящий Ванька Грозный, встав из гробика, гаркнет окрест: «Мадемуазель Росея! Куды ж ты котишь свои оглобли?!»

— Это очень любопытно, — остужал его Филдс. — Но вы, милущий, уходите в сторону от главного направления всей нашей деятельности — вредительства. Идеологические вакханалии следует подкреплять практическими шагами. А где они, эти шаги? Кроме пустобрехства Кольчика и Бобочки, шепелявия однояйцевых бабушек-двойняшек да психопатичной прыти дурдомовца Лаптева, я пока ничего не вижу. Стихию надобно укрощать, милущий, и направлять в нужное русло.

Перпенуум Шнобиле не заставил себя долго расхолаживаться и представил Филдсу свои, совершенно свежие на этот счет, соображения.