Крикеры

С помощью нечестивых орудий они пахали и возделывали землю; огромные лезвия и тесаки, шпатели и лопатки поднимались и опускались, чтобы перевернуть здоровую человеческую почву плоти. Черепа лопались под ударами молотков. Груди, ягодицы и лица были ободраны до крови. Животы раздирали косы, которые метались туда-сюда, как часовые механизмы, обнажая свежие, плодородные внутренности, созревшие органы и богатую, плодовитую кровь. Некоторые из жнецов работали голыми руками, ползая вдоль извивающейся орды, чтобы выбить глаза обрубками пальцев, выкрутить гениталии из дрожащих пахов, сломать кости и оторвать конечности. Руки и ноги были разодраны пергаминовыми зубами, затем выплюнуты. Когти впивались в горло. Ладони и пятки давили тела и головы, как виноград в винном чане.

Тяжёлая работа. Вечный труд.

«Уход за полями отца!» — думал он в полной, смирительной радости.

Акры и акры, мили и мили он продолжал парить над чудесным зрелищем. О, как он молился, чтобы в один прекрасный день он тоже присоединился к жнецам в их божественном и священном труде.

Но даже вечные жнецы нуждались в отдыхе. Они нуждались в пище. Им нужен был перерыв. Поэтому в предоставленное время они отложили инструменты своей работы…

«Какие чудеса!»

… и начали пировать.

Одни брали мясо сырым, другие предпочитали варёное. Округлые органы вырывались из раскрытых животов, как ягоды с виноградных лоз. Глазные яблоки были проглочены целиком, как виноград, лёгкие съедены, как хлебные буханки, кишечник исчезал в их ртах, словно множество сосисок. Живая почва кричала и кричала. Целые головы были приготовлены до совершенства на открытом огне, затем разделены и очищены от их восхитительного мяса. Яички жарились на вертелах, отрубленные груди поджаривались хрустящей корочкой, матки и плаценты, эмбрионы плодов и почки, человеческие кишки и человеческие сердца — всё это жарилось и жадно жевалось.

Это была сытная и вполне заслуженная трапеза.

И как только почтенные жнецы насытились животом, они приступили к насыщению паха. Поднялась демоническая эрекция, чтобы разорвать все мыслимые отверстия, а некоторые и не столь мыслимые. Вагины были порваны со смаком, анальные отверстия были разорваны так, что кишки и продукты жизнедеятельности вытекали из них жижей. Неохотные челюсти были раздвинуты до тех пор, пока не порвались сухожилия — единственный способ, которым жалкие человеческие рты могли вместить распухший обхват таких потусторонних членов. Проколы лопатой и прорехи от косы тоже давали прекрасные очаги высвобождения, и в такие очаги изливались в обильном объеме сгустки фосфоресцирующей спермы. Они заполняли кишечник и матку, желудки и внутренности, глазницы и трещины в черепных коробках.

Действительно, тяжёлая возня.

Теперь уже обессиленные полевые рабочие взялись за свои инструменты и закончили тёмную работу, которую начали.

Поле было вспахано красным. Богатая, свежая кровь пропитала измельчённую почву, лучшие удобрения. За ними следовали другие жнецы, неся мешки со странными семенами. Семена были щедро посажены в кровавые тёплые почвы, и под светом жирной луны, они стали сразу всходить. Вскоре высоко поднялись стебли, отяжелевшие от сочных плодов, и плоды быстро обмолотили и увезли на рынок.

Жатва закончилась, только чтобы начаться снова и снова и снова…

Его пар просачивался обратно, быстро, как свет, просачиваясь сквозь каменные трещины и рёбра, возвращаясь к земляному валу склепа, откуда он пришёл.

Он не хотел возвращаться, он мог парить здесь вечно, упиваться этими святыми местами и многим другим.

«Но теперь я должен идти», — понял он.

У него были свои поля на ферме…

Назад, назад, он плыл. Назад из горячего мяса земли, назад в тусклую местность его предков, назад к его несчастному человеческому судну.

Назад…

Как кровь, высосанная губкой, его плоть вернула себе прежний вид.

«Óна…Óна… Я благодарю тебя за такие зрелища, за таких жнецов, за такие праведные и святые дары. Я живу, чтобы служить тебе… на краю земли».

Священник открыл глаза.

И вздохнул.

* * *

— Господи Иисусе! — всрикнул Фил. — Ты напугала…

— Чёрт тебя побери, я извиняюсь.

Фил в шоке перемахнул через жёлтую линию, а затем снова свернул на обочину. Когда тень поднялась с заднего сиденья, он был раздражён.

Тенью была… Вики.

— Мне просто… мне просто нужно было с кем-то поговорить, — объяснила она. — Прости, если я тебя напугала.

Фил припарковал машину на обочине дороги.

— Да, хорошо, — согласился он. — Но тебе обязательно было прятаться на заднем сиденье моей чёртовой машины?

Она колебалась.

— Ну да. Я подумала, что так будет лучше.

— Но почему?

Она откинула со лба блестящие рыжие волосы.

— Скажем так, у меня был плохой день.

Фил дал своему сердцу мгновение, чтобы успокоиться — на самом деле, несколько мгновений.

— Я не видел тебя сегодня в клубе. Что, выходной?

В зеркале заднего вида он увидел, как она опустила глаза.

— Что-то вроде этого. Будет лучше, если ты не будешь спрашивать.

«Ладно, — приказал себе Фил, — не буду спрашивать».

Но он должен был что-то спросить.

— Я тусовался с Иглом Питерсом. Ты его знаешь?