Крики солнца (СИ)

Возможность поехать в Италию из мечты детства давно превратилась в обыденность - в десерт, в пирожное цвета заката, которое вечно маячит где-то на горизонте и манит недостижимостью. Каждый раз что-нибудь не складывалось. Поэзии мешал, как говорится, пошлый здравый смысл - ибо о какой Италии может идти речь на фоне круглосуточной загруженности, и инсульта дедушки, и диабета бабушки, и отсутствия папы?.. Случайные студенческие заработки вызывали подтекстовый стыд, как и ежегодные обещания людей в дорогих галстуках повысить зарплату преподавателям.

Её мама была преподавателем. Историком языка. Раньше они часто смеялись над царящей в семье псевдонезависимостью: мама стала не учителем в школе, как бабушка, а она - не лингвистом, как мама... Литературоведение. Почти бунт.

Забавно.

Тем не менее, на фоне всех бытовых проблем и экзистенциальных кризисов она обрастала Италией. Чванливо высились стопки книг о Юлии Цезаре, Медичи и Гарибальди. Неопрятно замызгивались страницы самоучителей (она честно пыталась, но так и не смогла сама постичь congiuntivo - возможно, из-за того, что слишком привыкла к русской категоричности, и выражать сомнение с такой разнообразной изысканностью её не тянуло). Она полюбила Умберто Эко и барочные сказки Карло Гоцци; трижды - для темы, разумеется - заставила себя перечесть "Декамерон"; ёжилась над пропастями, которые открывались за фривольно-мифологичными фильмами Пазолини. Ей дарили ежедневники с собором San Pietro и путеводители по Венеции. Она публиковала статьи в журналах, пестревших пугающими словами: имагология, рецепция, диалог культур... Диалог, диалог - но можно ли представить себе более монологичную сферу, где каждый кричит в пустоту? Она не могла. И именно в этой сфере было спокойно.

Со временем её даже стала тешить мысль, что она пишет об Италии, будто строя одну бесконечную гипотезу - теорему, которую не доказать. Почти "Теорему" Пазолини. Конечно, Данте должен был увидеть Ад, Рай и Чистилище, чтобы сотворить свою Комедию. Бродский должен был побывать в Венеции, чтобы написать "Лагуну". Одна из подруг мамы должна была провести год в Китае, чтобы потом донимать окружающих бесконечными рассказами об острой лапше, тесноте в школах и выгодном бизнесе.

Но она не была ни тем, ни другим, ни третьей. Так она тогда думала. Нужно ведь оставаться вдали от идеала, чтобы он не исчез, правда? Держать дистанцию между рыцарем и Прекрасной Дамой. Блок, например, великолепно понимал это. Если рыцарь повалит Прекрасную Даму на сеновал, мировая культура уйдёт в минус.

Наверное.

Она откладывала и сбегала три года - до тех пор, пока научный руководитель, с любовной строгостью глядя на неё сквозь очки, не приказал:

- Подавайте заявку.

На этот раз в его тоне было нечто королевское. Нечто, заставлявшее подчиняться.

Она не знала, что через два месяца опустит цветы в его гроб.

4

Полгода возни с документами (именно возни - мышиной, бестолковой и неразборчивой) сделали своё дело. Она дождалась момента, который можно было - с некоторой натяжкой - назвать торжественным: высокая крашеная блондинка, благоухавшая горьковатым парфюмом, с улыбкой вручила ей пухлую пачку бумаг. Безликие распечатки и ксерокопии констатировали, что гражданка России с таким-то именем, адресом и грустным лицом на фото приглашена в Италию на два месяца. Мелкий шрифт подмигивал, обещая "научно-исследовательские перспективы", "занятия с итальянскими студентами" и сертификат о знании языка такого немыслимого уровня, который она считала чьим угодно, но не своим. Может, какой-нибудь профессор переводоведения, итальянист с сорокалетним стажем, обронил это право, а она бесстыдно подобрала?..

Друзья лет с пятнадцати называли её Профессором, и лет с семнадцати она перестала воспринимать это всерьёз. В двадцать прозвище начало слегка раздражать, а сейчас, в двадцать два, она вдруг с остротой ломки осознала, как соскучилась по своему имени. Как хочется слышать его - банальное, нелюбимое - не только от мамы, преподавателей в университете да школьников на педагогической практике... Если, конечно, рассматривать как своё имя даже испуганно-уважительную форму с отчеством.

- Поздравляю, - сказала блондинка. - Теперь пора покупать билеты на самолёт и оформлять визу! Ах да, ещё маленькая формальность - подпись научного руководителя, вот тут...

Глядя, как блондинка роется в бланках, она тщетно старалась не измениться в лице. Вот уже не первую неделю она терялась в такие моменты - что говорить, что делать, куда себя деть? Можно, конечно, просто произнести то, что есть, как факт, как фразу из прогноза погоды, - но ведь это ничего не объясняет. Да и как объяснить то субботнее утро в ноябре - мороз и резкое солнце (по-пушкински - как он любил), и обледенелую дорогу, и бешеный визг тормозов?.. Всё случилось, наверное, очень быстро. По крайней мере, ей хотелось так думать. Он не принял бы реанимацию, долгую немощь, плачущих родственников. Только так же, как жил, - огненно и искристо. И насовсем.