Крики солнца (СИ)

- Погоди, - Гвидо зачем-то обошёл прилавок, встал рядом с ней и выпалил первое, что перезрелым лимоном ударило в голову: - Ты видела дом Тассо? Был такой поэт. Не помню, в каком веке - может, в пятнадцатом... И ещё - отель, где написали песню "Карузо". Ту, где "Ti voglio bene assai". Это всё в Сорренто. Хочешь, покажу как-нибудь на днях? - потом спохватился и прибавил помедленнее: - Если у тебя, конечно, найдётся для этого время.

НЕАПОЛЬ. НОЧИ

Сумерки

Время шло по-прежнему лениво - в шуме, жаре и рокоте непонятного диалекта. Дни кругло перекатывались друг в друга, и она ощущала в себе, наряду с безмятежностью, полную невозможность писать: реальность вокруг вдруг оказалась такой очевидно яркой и шебутной, что её не получалось дублировать. Да и смысла не было, даже наоборот. Из неё лезли стихи и обрывки бессвязной, "зарисовочной" прозы, но роман застыл: враждующие королевства, полные персонажей с передозировкой рефлексии, зашли в тупик. Научная работа и подавно потухла: на её долю всегда не хватало страсти. Настоящей, ощутимой красоты было слишком много, она атаковала каждый день - звуками, цветами, запахами. Вечерами влажный раздольный воздух пробирал её до нутра, и хотелось бродить по городу, по набережной, кормить чаек со стен Кастеля дель Ово... Только не сидеть за ноутбуком. И она поддавалась этому искушению - уходила за ним, как дети Гаммельна ушли за дудочкой Крысолова.

Кастель дель Ово - Замок Яйца, на яйцо ничем не похожий - нравился ей своей доступностью (бесплатный вход в любое время - удивительно, но факт), истинно средневековой грубостью архитектуры и просто размерами. Можно было часами лазать по лестницам, бастионам, внутренним дворикам и башням из обожжённых солнцем, желтовато-серых камней, и при этом здание не заканчивалось. Зубцы опускных решёток, тронутые ржавчиной, зловеще нависали над головой почти в каждом проходе. Заманчиво темнели заслонками какие-то сквозные дыры непонятного предназначения, уводившие вниз, под стены, - наверное, остатки подземных ходов. Оказываясь там, она всегда представляла себе осаду с приставными лестницами и чанами кипящего масла или внезапный штурм - то, как всю эту сложноустроенную черепаху пытались бы заполнить и покорить какие-нибудь враги Неаполитанского королевства. Как гремели их мечи и доспехи, и как доблестные воины короля из Анжуйской или Арагонской династии отражали их напор, смахивая пот с лиц.

Чайки облюбовали бастионы и отвесные стены замка, срывавшиеся прямо в море. Здесь их прикармливали туристы, и к тому же не наблюдалось такой отчаянной, как в городе, конкуренции с голубями. Они парили, подолгу не взмахивая крыльями, просто ложась на потоки ветра. Правда, вблизи были куда менее поэтичными и более чумазыми, чем издали, а их крики резали по ушам - но нужно же хоть чем-нибудь расплачиваться за спокойствие... Чайки обычно не боялись людей, и однажды она простояла с четверть часа бок о бок ("бок о крыло"?) с одной из них, плечом подпирая зубец стены. Чайка сидела спокойно и неподвижно, с истинной царственностью обозревая горизонт, и ветер ерошил её перья.

Она пристрастилась (практически без самовнушения) к неаполитанским бискотти - свежим и сладким, точно мечта о юности. Русское слово "печенье" категорически им не шло; в этом она мысленно соглашалась с Викой, продолжавшей забавно "обитальянивать" родные слова.

При этом, однако, есть было всё ещё тяжело: садясь за стол, она внутренне скручивалась от вины и отвращения, а каждый лишний кусок пролезал в горло лишь после безмолвной воспитательной беседы на предмет того, что "иначе никак". Она знала, что красота и покой были только тонкой плёнкой над хаосом, недолгой передышкой в боли - на долгом, долгом пути, который лишь начался. Краткосрочная анестезия, которой не хватит до конца операции. По ночам ей всё ещё снилась бездна - чёрная, голая, бессмысленная бездна жизни, оспяное лицо ночного города, в которое она заглядывала несколько раз. Каждый раз - после очередного разговора с Т., подобного битве, где проигравший и победитель заранее предопределены.

Она ждала возвращения боли, как приговорённый ждёт казни, коротая в темнице последнюю ночь. Ждала, но уже не хотела её. В Неаполе же всё доказывало, что можно жить и без боли. Просто жить. Странно.