Крикса

– Что ты хочешь сделать, пацан? – спросил покойник, облизывая губы. На солнце ему было тяжело.

– Известно что. Буду ломать по одной пластинке в минуту. Вот так. – Добрыня вытряхнул пластинку из конверта, на котором был изображён певец с сединой на висках и в старомодном костюме, и швырнул её, будто обычное фрисби, в сторону поля.

Пластинка была не фрисби, конечно же, поэтому она пролетела, немного вихляя, всего несколько метров и спикировала в траву.

Покойник издал странный и булькающий звук, будто он собирал носом влагу. Так собираются сморкаться обычно.

– Время пошло, – сказал ему Добрыня, доставая следующий конверт.

«Веселые мелодии 1951».

Лицо Юлии вытянулось от удивления. До неё теперь тоже дошёл смысл происходящего.

– А ты молодец.

– Это все соображалка, от родителей, – сказал Добрыня.

– Весь в меня, – добавил Марк.

Стало тихо. Все смотрели на покойника. Галка подумала, что пота – того самого, густого и болотистого, стало поменьше. Кожа у него натянулась и блестела, словно плотно намазанная кремом от загара.

– Минута, – холодно сказал Добрыня, вытряхнул пластинку и запустил по высокой траектории.

Она лишь блеснула на солнце, упала и разбилась. Никаких тебе весёлых мелодий.

Покойник молчал. Вообще из-за этого всеобщего молчания всем стало понятно, насколько вокруг тихо. Люди вообще постоянно издают много звуков, на редкость много, если быть честным, а без людей природа сразу же замирает, ей не нужен посторонний шум. Тишина поднималась вверх над землёй, как туман, высоко, до голубого безоблачного неба. Сюда даже птицы не могли добраться, кажется.

– Минута прошла.

Третья пластинка была вытряхнута из старого конверта и отправлена в прощальный полет.

Покойник нервно облизывал губы. Слишком часто как-то. И потеть он совсем перестал. Жаркое солнце высушило его, выжало, стёрло страшные и мертвецкие очертания, превратив обратно в обычного девяностолетнего старика.

Но это мог быть и обман. Подменный. Бдительность усыплял.

– Не надо, пожалуйста, – пробормотал тихо старик. Его взгляд был прикован к пластинке, которую Добрыня достал следующей из стопки.

Конверт был пепельного цвета, без фотографий или рисунков. Добрыня повертел его в руках и прочитал небольшую надпись в углу:

– Вальс. Двое под луной. Тысяча девятьсот пятьдесят третий.

Старик открыл рот, словно через силу, с влажным и немного чавкающим звуком. Облизал потрескавшиеся губы. От старика теперь исходил жар, как от печки, это чувствовалось даже на расстоянии.

– Вытащите меня из подменного сна, – попросил он вдруг. Слова угольками вылетели из печки его рта. Голос изменился. Точно.

Очередной обман? Козлятушки, ребятушки и что-то в таком роде? Никто не пошевелился. Добрыня переводил взгляд с пластинки на старика, а потом все же спросил:

– Вам важна эта вещь? А что в ней такого?

– Я хочу обратно, – внезапно старик расплакался. Крупные слезы потекли по щекам, выискивая на них тропинки морщин.

– Куда?

– Под воду. В темноту и тишину. Все, отмучился. Хватит! Я просил её, чтобы она перестала! А она лезла и лезла, прямо ко мне в голову, открыла все эти воспоминания!

– Забралась к вам? – спросила Галка.

Старик часто-часто закивал. Вокруг его головы кружились комары, жирные, дневные какие-то комары. Чувствовали, видать, перед собой утопленника.

– Жил себе спокойно, – сказал он, дрожа челюстью. – Потом хлоп, приступ. Правнук подсуетился и привез из больницы сразу сюда, себе под бок, на лето. Говорит, на солнышке, дед, погрейся, приди в себя, ведь тебе ещё жить да жить. Любит меня сильно.

Он шмыгнул носом. Галка уже сейчас поняла, чем закончится этот рассказ, но всё равно слушала внимательно дальше. Как и остальные.

– У меня память худая и дырявая. В моём-то возрасте. Я забыл всё, как дурной сон. Раз-другой я просыпался от кошмаров прошлого, но кто на них задерживается? А потом оказался здесь. Снова в деревне, и поэтому она и пришла за мной. Не знаю, когда точно, не уследил. Видать, смогла проникнуть через старческий сон. Пожилые люди плохо спят, скорее, часто проваливаются в полудрему. Выматывает страшно. Я в кресле сидел, бывало, всю ночь и глаз не мог сомкнуть, а перед глазами вокруг тени плавают, мысли материализуются. Вот она меня и подловила.

– Как и меня, – пробормотала Юлия.

– Как и вас, милая. Ведьма на то и ведьма, чтобы людские слабости использовать для своего дела. Они ради этого и живут. Профессия такая. – Старик снова шмыгнул носом, и Галка подавила внезапный порыв высвободить ему руку и дать сухую салфетку. Чего он мучается? Потом увидела бурую тину, подсыхающую на земле.

– Так, и при чем тут пластинка? – спросил Добрыня нетерпеливо. – Длинные истории мне уже надоели, если честно. Время идёт, а гоняться ночью за криксой я не готов.

– Она вскрыла мои воспоминания и погрузила в подменный сон, – сказал старик. – В том прекрасном сне я снова был влюблён в прекрасную и умную женщину. Снова защищал её от всех бед и оберегал. Снова убивал и опрокидывал тело в воду.

– Ещё приводили на остров детей. Туда, где разрыв в тёмном подвале.