Крим-брюле, или Веревочная книга (Libro de cuerda)

Так, чисто по-детски, выбалтывают тайны взрослых мальчики Достоевского. Но есть времена, когда подобная болтовня особенно модна и привлекательна: времена разночинные, времена до смешного революционные, времена, когда историк, философ, поэт Владимир Соловьев, друг Достоевского, с которого Федор Михайлович писал братьев Карамазовых, Алешу и Ивана, явился к своему приятелю Пантелееву и так запросто, за чаем, сообщил ему, что он совместно с Иоанном Кронштадским и генералом Драгомировым намерен устроить в России революцию[33]. Чего же ждать от братьев Ульяновых, Саши и Володи, перепаханных Чернышевским?

Все это историческое развитие, вплоть до наших дней, требует широкого анализа. Но анализ невозможен без синтеза, без собирания расчлененного, без идеи, без девиза-титула. Так и я, в подражание великим, перебрав множество заголовков-девизов для этого романа, решил заимствовать.

10

Титул романа должен быть сходен с притчей. Для того, чтобы продемонстрировать наглядно, что такое титул и как важен титул, скажу, что заимствование Достоевским для своего романа у итальянского криминалиста Чезаре Беккариа титула «Преступление и наказание», по сути, изменило замысел романа[34]. Первоначально, как известно, роман должен был называться «Пьяненькие»[35], о падшем чиновнике Мармеладове, а не об убийце-террористе Раскольникове.

А теперь о титуле этой моей книги. Собственно, первоначально я писал одну книгу, написал довольно много уже страниц, а от нее вдруг отделилась другая книга, похожая на первоначальную, как яркая бабочка на отвратительного червя, которого и раздавить-то противно. А меж тем бабочка, как известно, привлекает своей лиричностью поэтов самой высокой золотой пробы и даже литературных снобов, способных над всем насмехаться[36].

Бабочка (Lepidoptera[37]), как известно, развивается с полным превращением. Из яйца выходит личинка с червеобразным телом. Прожорливые гусеницы, которые подобно паразитам размножаются в большом количестве и являются врагом сельского и домашнего хозяйства, превращаются в порхающие краски — в белянок, в перламутровок, в павлиний глаз или в отливающих роскошными голубыми тонами южноамериканских Morpho[38]. Есть бабочки небольшой величины и неяркой окраски, но очень нежные, почти как снежинки. С другой стороны, роскошна окраска бабочек, живущих в Южной Америке или на Мадагаскаре, да и вообще яркоокрашенных по форме, взрастающих в теплом климате... Субтропическая южноамериканская фауна, индийская, австралийская, тропическая африканская...

Однако не хочу и не могу присваивать себе чужие увлечения, тем более что коллекционирование бабочек, собирание их требует известной ловкости и искусства, коими я не обладаю и в своей литературной профессии, но которыми не случайно обладает упомянутый эстетствующий литературный коллекционер. Я вообще не любитель заимствовать чужие увлечения, но чужой титул я, в конце концов, решил позаимствовать, не сумев выдумать своего.

Как известно, удачно заимствовать чужое гораздо бывает труднее, чем свое выдумать, и требует, если хотите, даже большего таланта. Притом находишь обычно не там, где ищешь. Я, по крайней мере, так нашел, подобно случайному Ньютоновому яблоку. Просто на голову упало со страниц провинциальной астраханской газеты «КК» — «Комсомолец Каспия», или «Каспийский Комсомолец» — уж и не помню. В этом «КК» был раздел под названием «Крим-брюле», остроумно сочетающим в себе отдел юмора с городской и областной уголовной хроникой. Слово «крем» — «сладость», слово «крим» — «криминальный»: сладость преступления. А «брюле» по-французски — «горение», точнее «перегар», «пожарище».

Криминальный пожар — разве может быть более точный титул для задуманной мной книги об истории России нынешней и прошлой, уходящей далеко, в дореволюционную историческую утробу. Да и вообще об истории разве может быть точнее. Но только без фактопоклонства. Фактопоклонство и вера в непогрешимость истории — вот что мешает познанию исторической истины. Отказ от суда над историей есть отказ от истины, а лучший суд над историей — это суд безликого времени. Жизнь — химический процесс, но и смерть — химический процесс, соединение с кислородом, горение. Оба процесса образуют то, что именуется историей. Конечно, исторический процесс скорей ближе к алхимии, чем к химии: возрождение не через смерть зерна, а через самовозгорание из «брюле» — пожарища, головешек — стран и народов. Сгорать медленно, без пламени — истлевать и возрождаться, пусть и в ином качестве.