Крим-брюле, или Веревочная книга (Libro de cuerda)

Однако это не то направление алхимии, которое из алчности стремилось превратить в золото неблагородные металлы, а то, что занималось отысканием философского камня, влияющего на человеческие судьбы. Основной ошибкой алхимиков-золотоискателей было убеждение, что металл представляет сплав разных свойств, а не простые тела, но судьбы людей и народов как раз и представляют такие разнородные сплавы простых тел и простых событий, на которые оказывает влияние взаимное превращение элементов — воздуха, воды и земли, проповеданное еще Платоном и Аристотелем. Потому писателю, исследующему романтический перегар истории — «брюле», — требуется увлекательная мечта алхимика, преодолевающего всякие трудности и всякие неудачи ради составления самых фантастичных обобщений и предположений. И одновременно — отвага пожарного, идущего в пламя и разгребающего головешки, пышущие жаром истории. Поэтому в случае удачи такие писатели достойны высочайшей награды. Я имею в виду не нобелевские и прочие подобные элитарные камерные, комнатные, как герань, награды, а медаль «За отвагу на пожаре» или «За отвагу на пожарище».

11

Литературное художественное мышление напоминает разгадку ребуса: от вещей к словам, от слов к вещам. «Роман» имеет общий корень со словом «романтизм», возникшим задолго до метода: сюжет и образы, созданные мечтой. Название «Крим-брюле» было найдено еще для романа-гусеницы, но роман-гусеница породил роман-бабочку, внезапно для меня вспорхнувшую и требующую иного, более летучего, менее материального титула. Ибо захотелось мне вдруг все тяжести, тяготы и даже ужасы российской и мировой истории вообще сделать не только ползающими и не столько ползающими, но и порхающими, то есть об ужасном написать пусть и не в легковесном, но в легком жанре. Таким образом — пародия.

Как известно, классика пародии — «Дон-Кихот», пародия на рыцарские романы. Но что нам Гекуба[39], что нам рыцарские романы! Не над рыцарским романом шестнадцатого века насмешничаем мы, беря ныне в руки «ДонКихота». Да и насмешничаем ли? А разве так уж смешон «Бравый солдат Швейк» — пародия на военный роман? Или даже «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» — пародия на советский роман? То есть, конечно, смешны, но только лишь ради смеха я бы не советовал брать их в руки, а лучше другие — комиксы. Вообще, по-настоящему смешной анекдот в основе своей всегда трагичен и умен. Пародия же на исторический мемуарный роман, чем является эта книга, уж особенно трагична.

Тут, надо признать, возникают для автора и, наверное, для читателя, но для автора в первую очередь, чрезвычайно большие моральные трудности, потому что ужасные злодеи истории — фигуры в общем-то трагичные, а обозначать их таковыми — значит частично оправдать, то есть не их оправдать, а то, что они таковыми были и такое совершили. Смешная печаль — вот главенствующее чувство подобных романов-пародий. А смешная печаль имеет свою прародину, свою страну рождения — это Испания. Недаром гоголевский Поприщин стремился в Испанию.

Да и легенда о Великом Достоевском — простите, невольно описался, но вычеркивать не буду, — о Великом Инквизиторе — испанская. Это Севилья: «воздух лавром и лимоном пахнет»[40]. Поэтому и я, как известно, большой подражатель великим, решил обратить свои взоры на Испанию и на испанское. «Действие у меня в Испании в Севилье, в самое страшное время инквизиции, когда во славу Божью в стране ежедневно горели костры» — это из Достоевского, из вступления к Великому Инквизитору. Это, кстати, и время Сервантеса.

В Севилье, на ярмарке, особенно много книг продавали, этим она была известна. Впрочем, и на иных, в Кордове, в Гренаде. Веревочные книги — так они назывались — это, по-нынешнему, нечто вроде бестселлеров. Только определяли эти бестселлеры не профессора и литературные критики, а ярмарочные торговцы. Книги, по их мнению достойные продажи наряду с мясом, рыбой, овощами, фруктами и прочим товаром, они подвешивали на веревке рядом со всеми остальными предметами торговли. Большая честь была для книги попасть на ярмарочную веревку. Будто бы Мигель Сервантес Сааведра удостоился этой чести только своим «Дон-Кихотом», да и то не в Севилье, а в Гренаде, считавшейся менее именитой ярмаркой. Так будто бы было. Иные же его книги — пастуший роман «Галатея»[41], драмы, новеллы из популярных тогда жульнических нравов — торговцы отвергали, предпочитая ему других авторов.

Так ли истинно было, утверждать не буду. Да и не в том дело, дело в названии, чрезвычайно мне понравившемся: «Веревочная книга». И я решил его заимствовать для романа-бабочки, выпорхнувшего из романа-гусеницы. Поэтому название у книги двойное, с двух сторон ее обозначающее и характеризующее.

Подготовка публикации и комментарии

Григория НИКИФОРОВИЧА