Криминалистика по пятницам [litres]

На кухню робко заглянул юный доктор в синей униформе.

— Дайте блюдечко, — попросил он.

Бутенко тут же протянул ему блюдце.

— Ну что? — спросил он заискивающе.

— Сделаем успокоительное, она поспит. А потом, знаете… — молодой человек помялся, — ведите ее к доктору.

— К какому? — уточнил Бутенко. Его голос разрывал душу.

— К психиатру, уважаемый папа. Дочку лечить надо серьезно, валерьянкой не обойдетесь.

Высказав все это с блюдечком в руках, он повернулся и исчез в недрах детской, откуда послышался хруст открываемой ампулы, звон стекла о блюдечко, тихий говор медработников. Бутенко напряженно прислушивался к этим негромким звукам, потом повернулся ко мне.

— Он прав. Кристину надо лечить. Ах ты, черт… Все сломалось… Не будет прежней жизни… Все теперь по-другому…Сплошной кошмар…

Он устало опустился на стул у окна, уставился на лежавшие на подоконнике листы бумаги с рисунками:

— Вот видите, что случилось?

Он передал мне верхний рисунок, потом второй. Они были сделаны цветными карандашами, но это я поняла, лишь вглядевшись: использованы были только черный, темно-коричневый и болотно-зеленый тона. На рисунках какие-то согбенные фигуры без лиц строем шли в темноту.

— Вы понимаете? У нее цвет пропал. Как у Гойи. Вы видели раннего Гойю? Таких сочных цветов нет ни у кого. А в «Доме глухого», пораженный болезнью, он писал мрачные, страшные сюжеты, и почти монохромные, в таких же тонах. Это… — Он замолчал. Забрал у меня рисунки и сложил их снова на подоконник, перевернув белыми листами вверх. А потом посмотрел мне в глаза и отчаянно сказал:

— Прав доктор. Это душевная болезнь.

— Юрий Борисович, — тихо напомнила я. — Вы мне расскажите…

— Да, — очнулся он. — Простите. Я был дома сегодня, взял отгул, с Кристиной побыть. Мы теперь всегда с ней, не отпускаем никуда одну. Она в школу не пошла, приболела немного. В полпервого звонок в дверь…

Он сморщился, словно от боли, но тут же взял себя в руки.

— Кристина подумала, это наша мама идет, она всегда звонит. Мы все звоним, когда домой приходим, даже если ключ есть. Приятно, когда тебе откроют, правда?

Я кивнула. Он продолжал:

— Вот она к двери и подошла. Посмотрела в глазок и закричала. Так страшно закричала, до сих пор у меня в ушах стоит… Я побежал к ней, дверь распахнул… А на площадке стоит он…

Бутенко замолчал, и мне захотелось толкнуть его, чтобы он рассказал уже наконец все по порядку.

— Кто «он»?

— Что значит «кто»? — недобро удивился Юрий Борисович. — Маньяк. Насильник… — Он словно выплюнул это слово. — Тот самый. Кристина его узнала. Она ведь тоже была в прихожей. Я, дурак, ее не увел. И она все видела.

— Да почему вы думаете, что это он?

— Кристина его узнала, — повторил Бутенко. — Он одет был, как тогда, джинсы и рубашка-поло…

— Мало ли кто ходит в джинсах и рубашке-поло, — возразила я.

— Он так же был одет, — повторил Бутенко. — Точно так же, как… как тогда. Она же мне сказала… Я Кристину оттолкнул в глубь квартиры и за ним бросился. Мы по лестнице бежали. Он от меня, я за ним. Он выскочил на улицу — и исчез. Не могу понять, куда делся. — Он снова надолго замолчал.

— И лицо его Кристина рассмотрела? — осторожно спросила я. — Она уверена?…

— Лицо? — он медленно, как во сне, повернул ко мне голову и посмотрел так, что у меня по спине побежали мурашки. — У него не было лица.

Глава 11

То же самое сказала и пожилая соседка Бутенко с первого этажа. Она входила в парадную, когда ей навстречу выскочил парень в джинсах и полосатой рубашечке, за ним бежал изо всех сил Юрий Борисович. Парень оттолкнул ее, а Бутенко вовсе не заметил.

— А как он выглядел, Лидия Матвеевна? — допытывался присоединившийся к нам Синцов. — Лицо какое? Глаза какие? Как причесан?

— Никак, — подумав, ответила Лидия Матвеевна. — У него не было лица. Уж не обессудьте.

Я не понимала, что происходит. Сам Бутенко, конечно, мог слегка повернуться на почве тревоги и переживаний за дочь, хотя он производит впечатление человека абсолютно здравомыслящего. Но пожилая дама Лидия Матвеевна также казалась весьма адекватной, да и ученая степень кандидата биологических наук, на мой взгляд, свидетельствовала о ее способности наблюдать и описывать свои наблюдения.

Освещенность в подъезде, конечно, оставляла желать лучшего, но все-таки не кромешная тьма. И если уж все свидетели — сама Кристина, ее отец и их соседка — разглядели джинсы и полосатую рубашку-поло, то, по логике вещей, должны были и лицо увидеть. Тем более что и Кристина и Бутенко стояли с тем, кто явился (чуть не сказала — из могилы), лицом к лицу, пусть и недолго, всего несколько секунд, и пожилая женщина с ним лицом к лицу столкнулась. И кроме того, человек сначала всегда смотрит в лицо другому человеку, а уж потом замечает, во что тот одет.

— Но голова-то была? — спросил Лидию Матвеевну Синцов.

Она задумалась, потом медленно кивнула.