Последняя мысль кольнула Зосиму Ивановича, как будто он сам был виноват в слезах женщины. Стараясь не торопиться, прошел через двор и постучал в оконную раму. Занавеска почти сразу откинулась, и он увидел ее лицо. Печальное, усталое. Он некоторое время смотрел и все боялся услышать вопрос о том, зачем заявился. Но вопроса не последовало. Занавеска опустилась. Потом послышались мягкие шаги в сенях, звякнул крючок, и дверь открылась.
Марина стояла облокотившись на косяк и зябко куталась в большой платок. Игнатьев подошел и посмотрел ей в глаза.
– Извини за поздний визит, – проговорил он наконец после длительного молчания. – Смотрю – не спишь. Дай, думаю, зайду, может, чашку чая нальешь, вечерок скоротаю.
– Не спится? – странным голосом спросила Марина.
– Гулянка у братана, веселье… а я посидел для приличия да подался на улицу.
– Что так?
– Решил под узду себя взять, – усмехнулся Игнатьев и многозначительно щелкнул рукой по горлу. – Разбаловался в последнее время от одинокой жизни, думал, что тоску заливаю. А теперь понял, что зря.
– Об жизни пришел поговорить?
– Ты прости меня, Марина, – спохватился Игнатьев, – я ведь ничего дурного не думаю и не помышляю даже. Я чисто по-человечески к тебе… по-соседски, что ли…
Мысленно он ругнулся, поняв, что несет чистейшей воды ахинею.
– Нет, не в этом смысле, – решил он исправить положение, – я же вроде постарше тебя лет на двенадцать.
– Дурак ты, Зосима Иванович, – прошептала Марина. – Дурак и не лечишься. Не помыслил он ничего дурного! А я все жду, когда ты помыслишь.
И она шагнула со ступенек, крепкими руками обхватила мужчину за шею и прижалась к ней жарким лицом. Зосима Иванович почувствовал, как ее мягкие груди прижались к его груди, как прижался ее мягкий живот, упругие бедра. Желание захлестнуло волной. Он ощутил дикую страсть, почти как в молодости. Он не только хотел сам, но и его хотели. Женщина жаждала ему отдаться, она вся пылала от этого желания, думала о нем, ждала его.
Что было дальше, Игнатьев помнил уже плохо. Он схватил Марину своими ручищами, целовал в лицо, шею, волосы, руки гладили ее упругое, пышное тело, грудь, бедра. Каким-то образом они оказались в горнице, потом в комнате. И кровать была застелена белым хрустящим бельем, и одеяло было откинуто. И на этом белом и хрустящем белье ее белое тело билось и трепетало, она стонала и вскрикивала, просила еще и еще, она называла его ласковыми именами, хватала теплыми влажными губами его губы и снова откидывалась на подушки.
И потом они лежали потные, утомленные и смотрели в потолок. Игнатьеву страшно хотелось курить, но он терпел. Он гладил плечо женщины, которая, доверчиво положив голову ему на грудь, лежала рядом, а внутри рвались теплые нежные слова, признания, обещания. И тут же он вспомнил слова Галинки, ее просьбу не обещать лишнего. Зосима Иванович именно сейчас остро почувствовал, что если он встанет, поцелует Марину, оденется и уйдет, то ничего в этом противоестественного не будет. Все будет правильно, так, как она это себе представляет, и это именно то, чего она от него ждет.
– Ну, вот я тебя и нашел, милая моя, – вздохнул он, продолжая гладить женщину по голове. – Долго я один был, устал. Были мысли, что надо бы жениться, сойтись с кем. А все душа не лежала. А вот как увидел тебя в первый раз, как окатила ты меня своим огненным взглядом… и погиб казак.
– Так уж и погиб, – тихо возразила Марина.
Но по тому, как она это произнесла, по тому, как тихо и выжидающе она лежала, Зосима Иванович понял, что ждет женщина этих слов, надеется, что вот-вот скажет мужик заветные слова, что окажется он тем, кто, наконец, не пройдет в другой раз мимо калитки, переночевав разочек.
– Погиб, Марина. Погиб и снова народился. Хорошо мне с тобой. И сейчас хорошо, но это дело второе…
– Так уж и второе? – уже другим голосом спросила женщина.
– Второе, второе. Главное-то не это, главное, что как вошел я к тебе в первый раз, так и уходить не захотелось. Сразу понял, что ты какая-то… родная, близкая. Мариша, – в первый раз вырвалось ласкательное имя, – выйдешь за меня?
– Уж, какой спелый! – Марина подняла веселое лицо и посмотрела с прищуром. – Только в постель затащил и сразу жениться? А как пожалеешь потом?
Зосима Иванович с улыбкой смотрел, как Марина дурачится. Грудь выбилась из-под простыни, но это ее, кажется, не волновало. Он нутром почувствовал, что женщина согласна. И не потому, что первый встречный предложил, а потому, что именно он предложил. Значит, есть его за что любить, за что ценить.
– Я ведь тоже сразу поняла, что ты мужик хороший, – продолжая улыбаться, ласково сказала Марина. – Сначала, конечно, всякое думала, много таких, кто хотел похаживать. А потом вижу, что…
Игнатьев не стал ждать «что» и закрыл женщине рот поцелуем.