Криминальная империя

Много чего повидал на своем веку майор милиции Игнатьев по роду своей работы. И трупы багром по частям из камышей вылавливал, и тело приходилось вынимать из ванной, где оно несколько часов пролежало практически в кипятке. И куски тканей отслаивались и оставались в руках. И собирать фрагменты приходилось, после того как сработало взрывное устройство. Но не это было самое страшное, самое тяжелое, самое неприятное. Существовали вещи и посерьезнее, такие, что не всякая психика может выдержать. Это видеть, понимать, сопереживать горе близких погибшим людей.

Вы когда-нибудь бывали в шкуре человека, который должен позвонить в дверь и сообщить тринадцатилетней девочке, что ее мать убита и лежит в морге? А пожилой женщине, о том, что две ее любимицы-племянницы, которые приехали к ней из Питера в гости, сейчас сложены по частям в черные пластиковые мешки и ей надо завтра прийти и опознать то, что осталось? Тот, кому приходилось бывать в роли «черного вестника», будет разгребать все, что угодно, согласится на самую грязную кровавую работу, лишь бы не идти снова к родственникам погибших и не нести эту страшную весть.

Игнатьев проходил и через это. А вот теперь он сам сидит перед следователем из прокуратуры, закрыв лицо руками. Его скулы свело с такой силой, что он не то что слова сказать не может, у него зубы крошатся. И перед глазами проходит добродушное лицо Сергея, улыбающееся его жены Галинки. И застенчивая грустная Ириша, младшая сестренка Галины. А еще там осталось почерневшее тельце Аленки. Вот этого Игнатьев никак не мог понять. Как можно было так поступить с ребенком?

– Сколько тел обнаружили? – с трудом справляясь со ртом, который сводило судорогой, спросил Игнатьев следователя.

– А кто был в доме в момент вашего ухода? – вопросом на вопрос ответил следователь.

Игнатьев оторвал руки от лица и в бешенстве одарил пожилого следователя таким взглядом, что более впечатлительного человека со стула бы как ветром сдуло. Но Зосима Иванович вовремя остановил себя. С точки зрения этого следователя, все правильно. Он приехал черт знает откуда, какой-то двоюродный брат. Пожил неделю, а потом вышел погулять в разгар семейного торжества, заметьте. И тут в доме случился пожар. Причем такой, что не спасся ни один человек. Все правильно, он бы сам назвал в такой ситуации этого странного родственника первым подозреваемым.

– Хорошо, – сказал Игнатьев, скорее самому себе, чем следователю. – Простите, вы назвались, но я… из-за всего этого… не запомнил.

– Старший следователь Пугачев Иван Трофимович.

– Хорошо, Иван Трофимович, давайте работать. Мне можете верить, хотя мое поведение и может показаться вам странным. В доме был хозяин – Сергей Михайлович Никольченко. Он мне приходится двоюродным братом по линии матери. Еще там была его жена Галина Витальевна Сиротюк. Затем ее родители Виталий Иванович и Лидия Петровна. Младшая сестра Галины с дочкой. Сестру зовут… звали Ирина, дочку – Алена. Вот, собственно, и вся компания. Праздник там был семейный, годовщина свадьбы.

Игнатьеву хотелось задать несколько вопросов, но он мужественно держался, понимая, что сначала придется ответить на все вопросы следователя, а потом уж…

– И все, вы точно помните? – голос следователя звучал бесстрастно.

– Да, разумеется, а почему вы спрашиваете?

– Вы были сильно выпивши, Зосима Иванович?

– Нет, две рюмки водки за весь вечер. Простите, с восьми до… девяти или до половины десятого.

– Почему же вы не выпили больше? Казалось бы, семейный праздник, сидели по-родственному. Обычно во время таких гулянок алкоголь льется рекой. Может, вы испытывали какое-то чувство неприязни к кому-то из присутствующих, у вас не было настроения пить?

– Я вас понял, Иван Трофимович. Ничего такого не было. Это были прекрасные добрые люди, с которыми у меня сложились на всю жизнь превосходные отношения. Делить нам нечего и ссориться не из-за чего. А воздерживался я по простой причине. Я стал слишком много употреблять, вот и начинаю брать себя в руки, держаться, так сказать, в рамках. Кстати, по этой причине я и ушел раньше, чем кончилось застолье, чтобы не искушать себя. Сразу постараюсь предвосхитить парочку вопросов, которые вы захотите мне задать. Никакого намека на ссору в компании не было, неисправной электропроводки в доме тоже не было, потому что Никольченко все хозяйство содержал в полном порядке. Открытого огня никто не разжигал и не собирался.

Дальше пришлось рассказывать о Марине и об их отношениях. И о том, что ни у кого в поселке не было неприязненных отношений с хозяевами сгоревшего дома. Игнатьев решил уже, что допрос заканчивается, но следователь взялся за новую тему. Теперь она касалась самого Игнатьева, причин его приезда, обстоятельств увольнения из органов.

– Согласитесь, – попытался следователь говорить доверительно, – вы родились, выросли и всю жизнь прожили в Кабардино-Балкарии. Там вы работали, там у вас квартира, гараж, машина, друзья, знакомые. Иными словами – родные до боли места. И вы все бросаете и приезжаете сюда, в незнакомые для вас места, в поисках работы. Неужели там найти работу было бы сложнее?

– Это вы очень хорошо сказали, что места там родные до боли. Вот от этой боли я и убегал, если уж так выражаться. А здесь… здесь я хотел попытаться начать новую жизнь.

– Скажите, вас из органов внутренних дел уволили за какие-то нарушения или вы сами уволились?

– Пошлите запрос, и вам придет однозначный ответ, – отрезал Игнатьев, которому отношение к нему следователя давно перестало нравится. А уж такой поворот в теме и подавно.

– Мне бы хотелось услышать ответ из ваших уст. А запрос – это бездушная казенная бумажка.

– Послушайте, Иван Трофимович! – лицо Игнатьева стало наливаться кровью. – Если вы мне не верите, подозреваете меня в совершении преступления…

– Какого преступления? – сразу ухватился за фразу Пугачев. – О каком преступлении вам известно?

– Вы что, забыли, что я в прошлом майор полиции, что у меня за спиной десятки лет работы в органах? Что вы меня на словах ловите? Я уверен, что совершено преступление, что это не случайное возгорание. Я ума не приложу, кто и почему это совершил, нет у меня никаких версий относительно мотивов преступления, но это не несчастный случай. И там погибли близкие мне люди!

– Не надо истерик, майор, – строго сказал Пугачев. – Держите себя в руках. И еще. Извините, но мне придется вас пока задержать. Вы не новичок, сами понимаете, какие существуют правила. Вы не местный, живете черт знает где, здесь проездом. И вы очень важное звено на сегодняшний день.

– Хорошо, – устало кивнул Игнатьев. – Ответьте хоть на один вопрос: все погибли, живых не осталось?

Иван Трофимович посмотрел Игнатьеву в глаза и отрицательно покачал головой.

В камере дежурной части Управления, которая в обиходе называется обезьянником, Игнатьев, обессиленный, сел на лавку и снова сжал голову руками. Какой-то алкаш сунулся было за сигаретой, но нарвался на такой взгляд, что решил убраться в дальний угол. Игнатьев сидел и твердил про себя только одно: «Я найду их, Сережка, найду! Я клянусь тебе, что найду!»