Криминальное средневековье

Убийца и жертва. Декрет Грациана. Миниатюра. XII век

Поэтому Сергузио считал, что государство само должно возбуждать дело, если известен факт совершения преступления, и для этого не требуется никакая частная инициатива – даже если пострадавший совсем никому не интересен и не важен. Нам сейчас удивительно, что когда-то было не так, но как бы это ни было странно – да, привычная нам концепция, что любое преступление должно быть раскрыто, потому что преступник представляет потенциальную опасность для всего общества, родилась только в XIII веке.

Inquisition

Такую систему, с возбуждением дела для защиты интересов общества и государства, а не отдельных лиц, с досудебным расследованием и судебным процессом, где суд имеет право заставлять всех участников говорить «правду и ничего кроме правды», называют инквизиционной, от латинского inquisition, то есть «расследование».

И все бы хорошо, и общественное благо – это важно, но недостатки этой системы, позже превратившиеся в глобальную проблему, тоже возникли сразу же и защищались все тем же Сергузио. В частности, он считал, что в интересах истины и государства судьи не обязаны считаться с интересами обвиняемого, да и свидетелей тоже. Главным доказательством вины считалось признание, и для его получения полагались годными любые способы, в том числе пытка.

Да и в целом в инквизиционной системе очень быстро стала господствовать презумпция виновности. Исследователи видят частичную причину этого в том бардаке, который царил в XII веке – когда строгое следование римскому праву и соблюдение прав человека приводило к тому, что преступники с легкостью избегали наказания. Как я уже писала, это особенно заметно было в среде священнослужителей, потому что их мог судить только церковный суд, действовавший именно в соответствии с римским правом. Светским лицам было не так просто.

Когда в 1270-х годах появился трактат профессора, юриста и папского легата Вильгельма Дуранда Speculum iudiciale («Зерцало правосудия»), посвященный в общем-то каноническому праву, он был встречен на ура не только канонистами, но и юридическим сообществом в целом. Дуранд обобщил наработки глоссаторов[46], легистов и канонистов XII–XIII веков, а также свой опыт практической работы судьи и создал трактат, который стал вершиной юридической мысли своего времени и долго оставался авторитетным источником процессуального права. Развил он и идеи инквизиционного процесса, и в том числе мысль, что, когда речь идет об интересах общества, никаких прав у обвиняемых быть не может.

Дальнейшее развитие эти идеи получили в написанном около 1290 года Tractatus de Maleficiis («Трактате о злых делах») итальянского юриста и судьи Альберто Гандино. Там уже четко оформилась мысль, что, если совершено преступление, судья обязан возбудить уголовное дело и любым способом добиться выявления и наказания преступника. Кроме того, Гандино писал, что судья – это защитник общества от злодеев, и одна из его функций – вселять ужас в сердца потенциальных преступников жестокостью судебного процесса.

Веяние времени

Я бы сказала, что все это очень печально: прекрасная, нужная идея о защите интересов всего общества и о важности полноценного расследования преступлений привела к оправданию пыток (в том числе и свидетелей), жестокости и злоупотреблениям. Традиция урегулирования конфликта к удовлетворению сторон сменилась требованием неизбежного и жестокого наказания. Но не все так просто. Ужесточение законов стало ответом на требования времени.

Ведь идеи, сформулированные Иннокентием III, взялись не из ниоткуда. Они уже существовали в римском праве, их обсуждали и средневековые юристы, да и безумно популярный в период высокого Средневековья Аристотель тоже высказывал что-то подобное. Так что решение папы стало лишь семенем, павшим на благодатную почву. А главное, все это не зря стало так активно развиваться именно в XIII веке. Росло население, развивались города, росла преступность, и люди все больше требовали от государства защиты своих интересов и сами настаивали на жестких решениях.

Как раз юристы, изучавшие законы и судебную теорию в университетах, старались не забывать о христианской традиции покаяния и реабилитации. Итальянский юрист Бартоло да Сассоферрато[47] с сожалением писал: «Есть глупые судьи, которые заставляют обвиняемого признаться с помощью пыток, как только у них есть хоть какие-то улики против него. Конечно, они не должны этого делать, потому что они осуждают его на основании обвинений и подозрений. Они должны применять пытки с умеренностью и по ним исследовать истину. Я сам часто делал это, но, если истина не была установлена с помощью пыток, я оправдывал обвиняемого и заносил в протокол, что «подвергнув его умеренным пыткам, я признал его невиновным». И это для того, чтобы мне не могли сказать: «Ты должен был пытать его».