Криминальные кланы

Лаки Лучано никогда так не нервничал, и сам не знал почему. Он никогда так не рвался вперед, так, что, казалось, сердце выскочит из груди, хотя он, добропорядочный джентльмен и солидный бизнесмен, должен вести себя так, как подобает человеку его ранга, – спокойно, уверенно, слегка лениво и немного снисходительно. Но прошло всего несколько дней, и Лучано взял билет до Неаполя: именно там проживал автор будущего фильма. Он был немного взвинчен, но так и светился счастьем. Видя лучезарное настроение хозяина, парни из его охраны, подтянутые и отлично одетые, тоже ощущали себя словно в предвкушении праздника.

Чувствуя себя молодым, как никогда, Лаки Лучано шел по зданию аэропорта пружинящей уверенной походкой. И вдруг внезапно он негромко вскрикнул, успел поднести руку к сердцу и рухнул на пол. Лучано лежал в аэропорту Неаполя, беспомощно раскинув руки, а с губ так еще и не успела сойти улыбка счастья и торжества. «Разойдитесь, разойдитесь!» – крикнул собравшейся вокруг толпе комиссар Джордано. «Ушел! – с отчаянием пробормотал он себе под нос. – Такая операция и так глупо провалилась. Если бы не случайность, он был бы уже у нас, в наручниках».

Через три дня Лаки Лучано хоронили в Неаполе. Говорили, будто в городе еще не было за всю его историю столь шикарных похорон. Лаки Лучано уходил совершенно счастливым, в свою вечность, за ту стену, за которой всех ждет только одно – молчание…

Лаки Лучано. Обложка книги

Гений гемблинга. Мейер Лански

Великий финансовый гений преступного мира, Мейер Лански, о котором позже «Уолл-Стрит-Джорнэл» писал, что «если бы Лански не сделался бандитом, то он был бы президентом компании „Дженерал Моторс“», родился в 1902 году в городе Гродно, почти на самой границе Российской империи, в местечке, погрязшем в беспросветной нищете и страдавшем от разгула антисемитизма. Его отец, забитый и вечно запуганный портной Сухомлянский, в 1911 году все же решился на смелый шаг – переехать в Америку, поскольку в России для него места не было, это он понял наконец очень ясно. В это время Мейеру было 9 лет, и выглядел он маленьким и тощим оборванцем. Именно таким его увидели иммиграционные чиновники Нью-Йорка. Когда мать Мейера спросили дату рождения ее сына, это оказалось для нее неразрешимой задачей, однако, недолго думая, она назвала 4 июля, День независимости Америки.

Пока Мейер был еще очень мал, а его семья постоянно голодала, впрочем, как и многие миллионы еврейских иммигрантов. Нищета была поистине вопиющей, и так прошло 6 лет, показавшихся мальчику бесконечными. В школу Мейера сумели определить лишь в 1917 году. Учился он относительно слабо. Особенно трудно давался английский язык. Лучше других предметов у него шла математика: ведь язык цифр не требовал великолепного владения английским.

В то же время Мейер понимал: он ничего не добьется в этой жизни, если по-прежнему будет оставаться не в ладах с языком. И мальчик старался, старался изо всех сил. Пожалуй, ему приходилось даже труднее, чем всем остальным иммигрантам, поскольку, как он вспоминал, особенно сложно было избавиться от этого отвратительного местечкового акцента. Только после нескольких лет упорной работы Мейер научился свободно говорить по-английски, так, что никто не смог бы отличить его от настоящего американца. В то же время он имел четкое понятие о том, что такое национальное достоинство, и хотя не стремился соблюдать традиции, никогда не забывал при случае помочь своим соплеменникам.

Бродя по Ист-Сайду, Мейер ежедневно наблюдал ужасную картину: здесь пышным цветом расцветало все дурное, что только может быть в человеческом обществе: преступность, пьянство, проституция, наркомания и азартные игры. Он узнал, что такое рэкет, как проходимцы дают деньги в рост под безумные проценты. Он видел воровство и разбои, которые подчас происходили посреди дня. Здесь бесчинствовали подростковые банды, требуя денег у мелких предпринимателей. Повсюду разыгрывались бесконечные лотереи, велись подпольные азартные игры, в которых выиграть невозможно, и деньги просто бесстыдно отбирались у рабочих людей, зарабатывавших их многочасовым трудом.

Азартные игры особенно привлекли Мейера. Он мог часами наблюдать за карточными шулерами, наивно полагая, что с его исключительными математическими способностями он сможет найти некую закономерность выигрышей. Правила он понял быстро, а потом решил, что неплохо было бы попробовать попытать счастья на этом зыбком поприще. Вскоре мать дала Мейеру последние 5 центов и попросила купить в лавке еды для маленького братишки. Мейер, полагая, что в деле азартных игр он уже едва ли не профессионал, поставил на кон эти жалкие 5 центов и проиграл.