Криминальные романы и повести. Книги 1-12

Рок-группу на экране сменили девицы в предельно откровенных нарядах. Под томную мелодию с явным восточным акцентом они исполняли танец живота.

Глеб и Вика вернулись к своему столику. Лежепеков и Великанов говорили о молодёжи.

— Детки, детки… — попыхивал трубкой режиссёр. — Что мы о них знаем? Что творится в этих головках с растрёпанными волосиками? — кивнул он на соседнюю компанию подростков, жадно впившихся в экран телевизора.

На головах у них творилось черт-те что: космы, словно специально смазанные каким-то жиром, торчали во все стороны. Трудно было отличить ребят от девушек. К тому же у парнишек поблёскивали в одном ухе серёжки: принадлежность к клану почитателей «металлического» рока…

— Панки, — отмахнулся киноартист. — На уме лишь хэви металл. И вообще какое-то танцующее поколение. Книжки читают единицы.

— А кто виноват, старик? — усмехнулся Лежепеков. — Лично я не знаю, как ещё сохранил любовь к литературе. Во всяком случае, в школе сделали все, чтобы убить её. Вот я смотрю на свою Иришку. Какие у неё могут быть идеалы, стремления? Ты же знаешь, она не из одноклеточных…

— Ирка у тебя чудо! Тонкая натура.

— Поэтому ей не позавидуешь, — продолжал режиссёр. — Совершенно не переваривает телевизор! С ума, говорит, можно сойти от такой серятины! И потом, наше с тобой сознание давно закалилось, адаптировалось к тому, что мы живём как бы на кратере вулкана. Я имею в виду атомную бомбу… А как же им, с их хрупкой психикой? Зачем мучиться над загадками и сложностями бытия? Стоит ли заниматься образованием, самосовершенствованием, если все и так пойдёт в тартарары? Так уж лучше забыться, успеть вкусить все наслаждения жизни!

На экране телевизора один номер сменялся другим. Глеб заметил, что ни Лежепекова, ни Великанова, ни тем более Вику зрелище особенно не привлекало. Зато вызывало восторг у остальных посетителей. Ярцев невольно прислушался к тому, что говорили за соседним столиком подростки. Каждый новый ансамбль или исполнителя они узнавали с первого звука.

Очередной фильм был фривольного содержания, и Глеб, никогда ранее не видевший ничего подобного, удивился, как это Руслан осмелился показать его публично.

Полумрак в зале, происходящее на экране, запах кофе и сигарет, застывшие в немом возбуждении юные лица, — все это рождало в голове эротические фантазии. И Глеб понял: именно этим привлекает посетителей «Зелёный попугай».

Бармен знал, что им нужно, зажигать их постепенно, начиная с невинных, казалось бы, песенок.

— Как тебе? — неожиданно прервала его мысли Вика, кивнув на экран.

— Так себе, — ответил небрежно Ярцев, чтобы не показаться лопухом-провинциалом, заворожённым созерцанием полуголых девиц.

— После двенадцати — ещё интереснее, — сказала Вербицкая.

— А видеоустановка шикарная, — одобрил Глеб. — Цветопередача, экран…

— Интересуешься? — спросила Вика.

— Давно. Но у нас купить невозможно.

— Если ты серьёзно… — начала было она.

— Да хоть сегодня бы взял, — перебил Ярцев. — Разумеется, только фирму. Наша электроника мне и задаром не нужна.

Глеб заметил, что Великанов и Лежепеков посмотрели на него как-то по-иному, уважительно, что ли.

Вербицкая, бросив «момент», встала и подошла к одному из столиков, за которым сидел молодой человек лет двадцати — двадцати трех. Вика перекинулась с ним парой слов и поманила Ярцева. Когда он подошёл, она представила Глеба своему знакомому, которого звали Феликсом.

Несмотря на молодость, Феликс вёл себя по-деловому.

— Могу кое-что предложить, — сказал он, скользнув по Ярцеву быстрым оценивающим взглядом, а затем, уже обращаясь к Вербицкой, добавил: — Загляните ко мне завтра, часиков в семь.

— Договорились, — кивнула Вика.

Возвращаясь к своему столику. Глеб спросил:

— А сколько денег брать с собой?

— Думаю, тысяч семь-восемь хватит, — ответила Вика.

Великанов и Лежепеков говорили о том, почему здесь, в кафе, нет ни одного свободного места, а в театр зрителей и калачом не заманишь. За исключением, конечно, таких, как МХАТ, Театр сатиры, на Таганке, и ещё нескольких.

— Да потому, что докатились, как говорится, до ручки, — в сердцах произнёс артист. — Из года в год на сцене одна и та же жвачка! Ей-богу, иной раз хочется плюнуть и бросить все к чёртовой матери! Обрыдло играть роли, от которых тошнит. Недаром говорят: ржа ест железо, а лжа душу. Я вот не понимаю, каким образом покупают бездарные пьесы. Более того, почему серых так много, а ярких, талантливых — кот наплакал?

— Очень просто, — усмехнулся Лежепеков. — За плохие, но правильные пьесы никого не ругают. А все мало-мальски значащее пахнет конфликтом.

Лежепеков хотел что-то ещё сказать. Но Вика вдруг облегчённо воскликнула:

— Наконец-то явился!

— Привет! — крикнул кому-то артист, подняв руку. — Рули сюда!

Глеб повернул голову и увидел парня лет двадцати, стоящего посреди кафе и мрачно озирающегося вокруг. Ярцев почему-то догадался, что это и есть Жоголь-младший.

Михаил совсем не был похож на отца: шатен, с курчавыми волосами под Валерия Леонтьева, высокий, с не до конца ещё оформившейся фигурой.