Криминальные романы и повести. Книги 1-12

— Довели-таки парня! — Решилин стукнул кулаком по столу.

— Миша — это сын Жоголя? — уточнил Степан Архипович.

— Да, — кивнул художник и коротко рассказал, что произошло в «Аукционе» и реакцию на это Жоголя-младшего.

— Парня, конечно, жалко, — сказал «облепиховый король». — И надо было ему рисовать церковнослужителей… Что, мало других тем? Зачем дразнить гусей? Хотел, наверное, удивить, а вышло себе дороже.

— Почему — удивить? — нахмурился Феодот Несторович. — Михаил стремился показать историческую правду! Просто мы забыли, что раньше религиозные идеи были тесно переплетены с вопросами государственной политики на Руси, национального престижа. Даже в конце прошлого века такие художники, как Васнецов, Нестеров, Врубель, не стыдились оформлять храмы. Наоборот! Это был их вклад в воспитание гражданственности и патриотизма людей.

— Возможно, возможно, — поспешил согласиться с художником Степан Архипович. — Дай бог, чтобы с Мишкой все обошлось. — Он расстроенно покачал головой. — Конечно, Леониду Анисимовичу теперь не до меня. А ведь это он назначил мне здесь встречу.

— Что-нибудь обещал? — поинтересовался Решилин.

— Да есть одно дело, — кивнул толстяк.

— У Стёпы проблема, — ответил за него Скворцов-Шанявский. — Хочет усыновить ребёнка.

— Больше не я, а моя благоверная.

— Неужели это так сложно? — удивился Великанов.

— Понимаете, раз уж брать в семью чужое дитя, так чтобы у него все было в порядке, — пояснил Степан Архипович. — Здоровье, наследственность… А вдруг родители алкоголики или психи? Короче, не хочется получить кота в мешке. А без протекции, как сами понимаете, у нас ничего нельзя сделать. Вот Жоголь и взялся устроить.

— Лёня сделает, — успокоил его Решилин.

— Так что не переживай, — сказал толстому приятелю Скворцов-Шанявский и перевёл разговор на другую тему.

И без Жоголя компания отлично провела время.

Глеб досидел до последнего. Хорошо, была под рукой машина: Скворцов-Шанявский дал задание своему шофёру Вадиму отвезти Глеба на вокзал.

Ярцев простился со всеми, провожать до авто его пошёл хозяин.

— Рад был с тобой пообщаться, — сказал Еремеев. — Когда снова думаешь объявиться в Москве?

— Сам пока не знаю, — ответил Глеб.

— Но в Южноморск приедешь, как договорились?

— Непременно, — пообещал Глеб. — Так что в любом случае встретимся не позже осени…

На вокзал он прибыл за двадцать пять минут до отправления поезда. А когда составу оставалось стоять минут десять, у вагона появились Вика и Феликс, сопровождаемые носильщиком. В купе были занесены картонные коробки с японским телевизором и видеоприставкой. В отдельной упаковке находились кассеты с фильмами. Прощание вышло сухое, деловое. А Глебу так хотелось побыть с Викой хоть две минуты без свидетелей, прояснить наконец, как же она к нему относится.

И вот поезд медленно отошёл от перрона. Глеб оказался в своём двухместном купе один — значит, второй билет не продали.

«Непостижимая штука — железная дорога, — удивлялся он. — Люди спят на вокзале, согласны хоть на верхнюю полку в общем вагоне, а тут свободное место… Хорошо, что я взял обратный билет в Средневолжске».

От чая, предложенного проводником, Ярцев отказался. И, запершись, повалился спать.

Но сон долго не шёл. Перед глазами плыли яркие картинки — московские впечатления. Он вспоминал дачу Решилина, солнечные блики на гребешках волн, поднятых «Ракетами» на глади водохранилища, студию-ателье художника и небольшую икону стоимостью в полмиллиона рублей. И почему-то те зайчики на воде представились Глебу в виде купюр…

«Да, живёт же человек», — вспыхнула горячая зависть в душе Ярцева.

Потом в его памяти возник странный дом Феликса, где деньги тесно переплетались с сексом.

«И этот тоже гребёт деньги лопатой!» — подумал Глеб о сыне внешторговца.

При воспоминании о той ночи в сердце шевельнулась жалость к совсем ещё молоденькой девчонке с пожилым ловеласом. Ярцеву пятидесятилетние мужчины казались глубокими стариками.

«Как это можно, — с тоской пронеслось у Глеба, — ведь ей вряд ли больше семнадцати! Совсем ещё юная! Едва-едва распустившийся цветок… А кто же он, тот кобель?»

Сами по себе возникли в голове слова песни: «Девушек любить, с деньгами надо быть, а с деньгами быть, значит, вором…»

Стучали колёса, и в их стуке скоро стало слышаться Глебу другое: «Эх, червончики, мои червончики… Эх, червончики, мои червончики»… Отвязаться от этих слов было невозможно.

«Будут у меня червончики, будут, родимые! — неожиданно решил Глеб. — Много! Как листьев на деревьях».

Эта мысль была последней перед тем, как Ярцев погрузился в блаженный сон.

Часть пятая

До чего же это удивительное, нарядное дерево — хурма. На фоне густо-зеленой листвы яркими пятнами выделялись золотистые с багрянцем, словно светящиеся изнутри, шары плодов! Каждый раз выходя в сад, Орыся Сторожук не могла наглядеться на это чудо. Хозяйка, Элефтерия Константиновна, сказала, что хурма у неё самого лучшего сорта — «королёк». Мякоть сочная, красноватая, с терпко-сладким вкусом.