Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма

Мода — продукт современности, важная составляющая «спектакля» Г. Дебора[353]. Потребление новых товаров, трендов и стилей и их демонстрация репрезентируют и характеризуют цайтгайст (дух эпохи, интеллектуальную моду) и место, отведенное в нем человеку. Мода позволяет потребителям, в особенности женщинам, позиционировать себя как полноправных участников спектакля: щеголять, хвастаться, выставлять себя напоказ. В незавершенном «Проекте аркад» В. Беньямина (написанном между 1927 и 1940 годами, но впервые опубликованном лишь в 1999 году) эта практика именуется иллюзорной. Она превращает женщину в товар. Во многом уподобляясь проститутке, женщина предстает одновременно субъектом и объектом, продавцом и товаром, коммодифицируется и объективируется[354]. Используя одежду и аксессуары, журнальные развороты и рекламу, возможности кино и телевидения, мода побуждает женщин культивировать собственную внешность и покупать разнообразные составляющие жизни, которые, как считают сторонники постмарксистского подхода, капитализм у женщин отнимает: любовь, дружбу, счастье. Именно так, по мысли Беньямина, естественное замещается искусственным, а образ и его презентация превращаются в средство самовыражения и расширения спектра возможностей. Поскольку мода непрерывно меняется, постоянные попытки встроиться в актуальный тренд и, в идеале, противостоять распаду и старению тела становятся целью, а не средством выиграть в тотальной гонке.

По Беньямину, иллюзорный образ юности и красоты способствует успеху и определяет способы презентации моды. Эту концепцию вполне можно расширить, включив в нее и сексуальную привлекательность или, как писал Липовецкий, «эстетику обольщения»[355], поскольку в процессе презентации (раз)облаченного тела именно молодые, еще не рожавшие женщины выглядят более желанными. Одежда исторически тесно связана с представлениями о морали и социальных приличиях. Это особенно актуально, когда дело касается поведения и облика женщин[356]. В XVIII веке одежда интерпретировалась как маркер цивилизации, показатель социального прогресса и, в частности, дистанции между западными и незападными народами: чем больше на человеке одежды, тем более цивилизованным он считался[357]. Сегодня такие колониальные предрассудки во многом дискредитированы, но они по-прежнему жизнеспособны, особенно в тех случаях, когда речь идет о сексуальной доступности (раз)облаченного тела или о связи между экзотикой и эротикой. Колониальный дискурс предполагает способность наблюдателя контролировать то, что он видит. Отношения господина и слуги строятся на представлениях о культурных и расовых различиях, однако они также подразумевают доминирование мужчин над женщинами, богатых над бедными и так далее. Все это способствует утверждению вестиментарных оппозиций: судя по костюму, мы делим людей на похожих и непохожих на нас или просто на плохих и хороших; при этом социальный и культурный приоритет отдается именно одетому телу.

Начиная с послевоенного периода границы между упомянутыми категориями постепенно размывались, и наконец объективированное, сексуализированное или сексуальное женское тело стало ассоциироваться с общепринятым идеалом красоты. Модная индустрия зафиксировала этот расклад. По наблюдению К. Макдауэлла, модные наряды подчеркивают и эротизируют определенные части тела: живот, талию, ягодицы, грудь. Иногда этот тренд травестируется, как, например, в случае с корсетами Жан-Поля Готье, снабженными конусовидной грудью (McDowell 1990)[358]; иногда он служит маркером тех или иных характерологических особенностей, кокетства или добродетели[359]. Такое представление, хотя и довольно упрощенное, связывает моду не только со стилями одежды, но и с телами; в обоих случаях мы имеем дело со стимуляцией эротизированного взгляда.

Разумеется, не одна мода ответственна за объективацию женщин, и женщины, в свою очередь, не следуют моде рабски. Однако объективация женщины как культурный конструкт реализуется именно посредством одетого/раздетого тела, и, соответственно, мода играет важную роль в интерпретации женского тела как локуса желания и в конструировании женщины как примитивного сексуального объекта[360]. Тем не менее наряды, которые принято считать вызывающими, или провоцирующими (то есть облегающая, прозрачная одежда, с глубоким вырезом или короткая, обнажающая плоть — живот и так далее), начиная с 1960-х годов соответствуют модным тенденциям. Иными словами, провокационной оказывается мода. Именно она способствует объективации женщин, превращая их в осознанных и/или потенциальных жертв сексуального насилия.