Подобные комплексы представлений играют важную роль в конструировании социальной нормы, особенно если опираются на впечатления от внешнего облика. В этом случае они тесно сопряжены с целым рядом стереотипов, связанных с концепциями гендера, морали и в числе прочего с интерпретацией вестиментарных кодов. Такие убеждения носят характер общих азбучных истин, а потому мы склонны доверять им больше, чем они того заслуживают. Соответственно, в случаях сексуального насилия, когда речь заходит о распределении вины, одежда становится важным фактором: а) она отягощается моральными коннотациями и часто осмысляется именно в таком контексте; б) облачение в костюм и его выбор совершаются осознанно, и если человек способен считывать моральные коды моды (а), выбор костюма трактуется как личная ответственность; в) помещение одежды в контекст обстоятельств, связанных с нападением, — суждение о том, подвергала ли жертва себя опасности, будучи одета неподобающе или вызывающе, — опять-таки ставит вопрос о личной ответственности. Иногда контекст позволяет решить этот вопрос в пользу потерпевшей, поскольку, несмотря на то что преступление понимается прежде всего как производное от внутренних причин (действий жертвы), оно может также обусловливаться и внешними обстоятельствами, например невезением: жертва попросту оказывается не в том месте и не в то время. Именно о таких ситуациях рассказывает экспозиция «Во что ты была одета?».
Одежда интерпретируется как маркер персональной ответственности, осведомленности о сарториальных кодах и/или о средствах сексуальной провокации, а также трактуется в контексте социально обусловленных норм приличия. Все это превращает жертву преступления в его соучастницу, заставляет усомниться в ее невиновности. Именно поэтому потерпевшие часто не решаются заявить о пережитом ими сексуальном насилии: жертва подспудно знает, что ей не поверят, что ее моральные и личностные качества будут поставлены под сомнение в зале суда, где все частное становится публичным. На общее обозрение выставляется не только нижнее белье жертвы, но и ее репутация, чувство собственного достоинства и моральные качества.
Таким образом, чтобы продемонстрировать свою моральную устойчивость и противостоять обвинениям, жертва должна выглядеть настолько невинной или бесполой, насколько это вообще возможно. Именно поэтому представленная в качестве вещественного доказательства одежда, развоплощенная и обезличенная, грязная и запятнанная, так резко контрастирует с обликом потерпевшей в зале суда. Э. Стерлинг пишет:
Когда предметы ее повседневной одежды, включая нижнее белье, один за другим демонстрируются присяжным, создается впечатление, что предполагаемая жертва нарушает императив скромности. По иронии судьбы это нарушение совершает не она сама, а судебная система. Нарушая императив скромности, жертва подпадает под действие объективирующего императива. Объективирующий императив предлагает социуму относиться к ней как к девиантной и, следовательно, заслуживающей дисциплинарного взыскания. Этим взысканием становится оправдание насильника[326]
.Для судебного заседания жертва обычно одевается консервативно. Это делается намеренно: она должна выглядеть официально и соответствовать предельно формальной обстановке судебного заседания. Вполне вероятно, что жертва не носит такую одежду в обычной жизни. Для нее это не более чем сценический костюм. Он обезличивает жертву, лишает ее какого бы то ни было чувства самости и низводит до актрисы, одетой соответственно роли в драме, разыгрывающейся в зале суда. Одежда потерпевшей, часто подчеркнуто скромная, корреспондирует с костюмом судьи и других официальных лиц, демонстрируя респектабельность и сигнализируя, что жертве можно доверять, поскольку она следует правилам. Мы видим перед собой честную женщину, то есть женщину, лишенную идентичности и персональных особенностей.