Криминальный попаданец

Но голова разболелась от недавнего усилия, когда я почувствовал опасность. Нет, шпаненка бы я одолел, но от таких можно и нож в бок схлопотать. Знаю я таких, бесбашенных! Не помню, но похоже действительно знаю, общался, встречал.

Я на время оставил попытки восстановить хоть часть памяти, а пошел проверять себя в играх. В настольных играх, которых в палате было две — домино и шашки с шахматами. В одной коробке. Оказалось, что в домино не шарю, в шашках тоже, просто переставляю, а вот в шахматы разнес двух соседей. Скорей они были слабыми игроками, чем я сильным, но чем бог не шутит, когда черт спит.

Или наоборот?

Не помню.

А перед сном вновь настойчиво забормотали в моей голове стихи, загадывая новые загадки и не давая на них ответа:

Хотел сказать: «пропили», просто так,
(Сколько запросто «пропить» мою Россию!)
Но я, возможно, охламон, чудак,
Которого в ней чудом не добили.

Я вырвался, пройдя три зоны, нож

Нагретый так проходит слои масла,
Но все, что сочиняю, — просто ложь,
Посколько Вера в Родину угасла.

Во снах моих Даманский и Афган

(Чечню уж не застал, но тоже знаю;
Возможно потому я — растаман
И регги, как основу, обожаю.

«Кайя знает дорогу до рая —

Держись вслед за ней, мой брат Исайя, —
Она утверждает,
Что эта задача простая».

«Зачем суетиться в слезах и тоске? —
Мы — голые дети в горячем песке…»

По вечерам я очень трудно сплю,

Поскольку болят раны и суставы,

Не столько сплю, как в забытье дремлю,

Забыв про Армию и про её Уставы[9].

Глава 6

Не верьте, Магдалина, во Христа,

Ему четыре шага до креста…

Владимир Круковер

Я проснулся совершенно очумелым, так как сон забросил меня в нечто ирреальное. Жара, жара, жара! И раздеться нельзя, потому что солнце сожжет беззащитную кожу.

Вода не успевает всосаться, выступая прямо из пищевода через кожу и мгновенно испаряясь.

Горстка иудеев презрела жару ради зрелища. Они сопровождают приговоренных к месту казни.

Ненормальные!

Куда приятней возлежать на козьих шкурах в прохладе глинобитного жилища, и пить прохладное кислое молоко.

Глупые римляне из-за этой казни мучаются на жаре в полной боевой готовности. Пилата, естественно, среди них нету — от во дворце, где фонтаны и мрамор надежно прячут от гневного солнца. Ала наемников на мелких лошадях проскакала на гору и оцепила лобное место. Отборные легионеры прошли туда же, вздымая сандалиями пыль. Как только не плавятся их мозги под медными шлемами?

Два бандита и проповедник волокут кресты на себе. Полное самообслуживание! Интересно, я бы в такой ситуации стал унижаться? Наверное стал, чтобы избежать побоев. Хотя, неизвестно что хуже — побои или такая «голгофа» с крестом на плечах.

Кстати, мы — интеллигенты распятие почему-то представляем по Булгакову. А на деле все иначе. И не кресты они волокут, а лишь перекладины поперечные. Основание креста, столб вкопаны постоянно.

Скоро их распнут, а спустя несколько столетий новое религиозное безумие охватит население. Уж кому — кому, а евреям надо бы уяснить, что запреты всегда вызывают анормальную реакцию. И хреновые последствия.

Если бы они не вынудили прокуратора казнить этого Назаретского безумца, то его идеи ушли бы в раскаленный песок Иудеи. И спустя столетия не служили очередными вожжами в руках попов-аферистов для управления толпой.

Если вдуматься, то в них нет ничего нового. Девять заповедей — это нормальный кодекс порядочного человека. Но человек пока еще — зверь. Зверь, в котором порой проглядывают человеческие черты. И мистическая сказка про смерть и возрождение, про бога и его сына гораздо понятней полузверю и получеловеку. И такому существу важней атрибутика этой сказки, чем конспективно-четкое изложение самой идеи.

— Эй, не толкайся!

Это мне, что ли? Да, мне. Задумался.

— Слиха.

Понял и удивился. Хоть язык почти не изменился, разве что произношение. А удивился, потому что подобная вежливость тут пока не в чести.

А кто это, кстати? Знакомая рожа… А, а, а… Это же сам Иуда. Собственной персоной. Сопровождает своего учителя. Ну-ка, ну-ка…

— Эй, Иуда!

— Чего надо? (Ма царих).

— Ты действительно продал своего наставника за тридцать серебренников?