Криминальный репортер

– Снимаю передачу «Кто убил Санина?», – сказал я. – Вот, приходил брать интервью у его друга и соратника по актерскому цеху Антона Путятина.

– Какое броское название у твоей передачи, – удивленно произнесла Наталья. – Сейчас только все об этом и говорят. Ты что, ведешь журналистское расследование? – она пытливо посмотрела на меня и тронула за рукав (имелась у нее такая привычка): – Хочешь выяснить, кто убил Санина?

– Вроде того, – не очень определенно ответил я.

– Ну, Путятин Санина не убивал, – усмехнулась Наталья.

– Откуда такая уверенность? – как бы мимоходом спросил я.

– Не умеет и даже не знает, как это делается, – ответила она.

– А кто знает, как это делается? – поинтересовался я. Право, она сильно изменилась.

– Убийца знает, – на полном серьезе ответила Наталья. – Ты прости, я спешу. Если хочешь, можем сегодня вечерком встретиться и поболтать.

– Конечно, хочу, – сказал я. – А где?

– Ну, давай в «Мечте», – немного по-думав, сказала Наталья. – Знаешь такое кафе на Садовнической?

– Знаю, – ответил я и внутренне усмехнулся: «Мечта» на Садовнической улице становится постоянным местом встреч или вторым местом моей работы… Впрочем, это не столь и плохо, там великолепные австрийские шницели!

– В шесть, идет? – посмотрела она на меня своим прежним взглядом, столь мне знакомым.

– Идет, – сказал я, на какую-то минуту вернувшись в страну юношеских грез.

– А теперь извини, меня ждет Антон, – сказала Наталья, возвращая меня в действительность, и поправилась: – Антон Михайлович.

– Конечно, конечно, – ответил я и придержал перед ней дверь, пока она входила в дом.

* * *

Мы росли с Наташкой Кудашевой в одном дворе. Ходили в один садик, потом учились в одной школе, правда, в параллельных классах. Мы дружили. Особенно сблизились после того, как однажды она спасла меня, вернее, мою честь от дворовых хулиганов, пытающихся отнять у меня деньги на обед.

А дело было так…

Нам тогда было по восемь лет. В школу мы ходили вместе, поэтому частенько я поджидал Наташку в нашем дворе, когда она выйдет. Однажды, ожидая ее у выхода, я сел на лавочку и задумался. И не заметил, как ко мне подошли трое пацанов, двое из которых были намного старше меня.

– Ну, чо, предки на пирожки денег дали? – спросил самый старший из пацанов, которому было лет тринадцать.

Я промолчал, чувствуя недоброе…

– Язык, что ли, проглотил? Или уже в штаны наделал?

Я продолжал молчать.

– Послушай, – пацан подошел ближе, и от него пахнуло табаком. – Когда с тобой разговаривают, надо отвечать. Тебя этому твои предки не учат, что ли? Деньги давай!

– Нет у меня никаких денег, – буркнул я.

– Чево-о-о? – протянул пацан. – У тебя нет денег? А если обыщем?

– Нечего меня обыскивать, – снова буркнул я и сжался, предчувствуя, что сейчас начнется самое ужасное.

– А ну, пацаны, держите его, – сказал тринадцатилетний и полез в мои карманы.

Я дернулся, и в это время две пары рук крепко схватили меня и прижали руки к телу. А третья пара рук стала шарить у меня по карманам, выискивая обеденные деньги.

Вырваться не представлялось возможным. К тому же ранец, висящий за спиной грузом, лишал верткости и маневренности. Я извивался, мотал головой, сопротивлялся, как мог, однако помешать грабежу не мог. Но когда руки старшего пацана залезли во внутренний карман моего пиджачка, где как раз и лежали выданные мне на обед деньги, хватка одного пацана, что меня держал, вдруг ослабла, и у меня получилось вскочить со скамейки. И тут я увидел, что Наташка вцепилась в одного из пацанов и принялась яростно оттаскивать его от меня. А когда это у нее получилось, она вцепилась уже в тринадцатилетнего и громко и требовательно воскликнула:

– Не трогай его, гад!

– Это кто гад? – обернулся к ней пацан.

– Ты! – она с яростью посмотрела на него и сказала: – Отпусти его, иначе закричу!

– Ну и ори себе, – спокойно отозвался пацан, стараясь снова залезть рукою, которую я не пускал, в мой карман.

Она завизжала так, что у пацанов и у меня разом заложило уши. Пацаны опешили и быстренько ретировались. А Наташка взяла меня за руку. И так мы, моя ладонь в ее ладони, и пришли в школу. Тогда я по-настоящему ощутил, что такое счастье.

– Тили-тили тесто, жених и невеста, – увидев нас, держащихся за руки, закричали сразу несколько мальчишек и девчонок. И так было на следующий день, и через неделю, и через месяц. Точнее, за руки мы уже больше не держались, но женихом и невестой с «тили-тили тестом» нас дразнили по-прежнему. Однако я ничуть не злился. И не лез драться с обидчиками. Поскольку и обиды-то никакой не было. Я ничего не имел против того, чтобы Наталья считалась моей невестой, а сама она, когда нас дразнили, посматривала на меня странно и даже как-то загадочно…

С этого момента я в нее влюбился. Она была рядом и во дворе, и в школе. А потом, в восьмом классе, пришла настоящая любовь. Мы почему-то стали стесняться друг друга, хотя раньше ничего подобного никогда не случалось. Вечерами гуляли по городу и молчали. Но с ней хорошо было даже молчать. Просто разговаривал с ней мысленно, а она мне мысленно отвечала…