Криминальный репортер

– Думаешь, придет? – кроме тревоги в голосе теперь я услышал еще и волнение. Видимо, Коробову очень хотелось, чтобы она пришла, и тогда дело, взбудоражившее всю Москву, закрылось бы…

– Думаю, да, – ответил я.

– Надеюсь, ты будешь осторожен? – задал он мне еще один вопрос.

– А разве меня не будут прикрывать?

– Будут, конечно, – ответил Володя. – Но береженого, сам знаешь, Бог бережет.

– Хорошо, буду осторожен, – сказал я. – У меня еще есть в этой жизни кое-какие планы.

– Когда все закончится, позвони, – эта фраза прозвучала почти как приказ. – И через пять минут я буду на месте.

– Слушаюсь.

– Ну, что, ни пуха?

– К черту! – сказал я и положил трубку.

* * *

Что такое ждать и догонять, всем известно. Сначала я выжидал, когда настанет пора ехать на Мостокинскую улицу. Ходил из угла в угол по своей комнате, включал телевизор, надеясь отвлечься, но… Да еще эта мысль: а вдруг она, как только меня увидит, достанет из сумочки свой «пистик» и грохнет без обиняков и лишних расспросов. А ведь я, братцы, еще так молод! И наверняка в моей жизни еще не случилось всего, что должно случиться…

Наконец, время вышло, и я поехал на Мостокинскую. И, как это часто бывает, приехал к высотке намного раньше нужного времени. Так бывает, когда назначаешь понравившейся девушке первое свидание. Приходишь на него задолго до условленного времени, боясь опоздать, и потом ждешь, волнуясь и беспрестанно поглядывая на часы. И перегораешь, когда до назначенного времени остается минут десять – пятнадцать. А если девушка еще и задерживается, то, вообще, не находишь себе места. Тебя бьет мандраж, в голову лезут скверные мысли. И ты начинаешь походить на пойманную рыбу, выброшенную на берег. Которая от страха и неизвестности пучит глаза, открывает рот, бьется о берег и пытается как-то добраться до кромки воды, которая совсем недалеко. Но все ее усилия тщетны. И как итог – проваленное свидание и полнейшее разочарование. А ведь могло все случиться и по-другому…

Примерно такое состояние было и у меня, когда, постояв у ворот, притулившись у деревца, побродив возле будущего парадного крыльца высотки, наконец, поднялся на второй этаж и занял положение в середине мысленно очерченного круга с камушками и использованными электродами на его границах. Оперативников, кстати, не заметил, хотя знал, где они прячутся. Это хорошо. Если не заметил я, то человек, не знающий о засаде, не заметит их и подавно.

Потоптался в этом круге, а потом разложил захваченный с собой раскладной стульчик и сел. Затем достал из кармана «Судоку» и принялся разгадывать первый попавшийся «волшебный квадрат».

Где-то без двух минут шесть послышались шаги. Женские каблучки стучали по бетонным ступеням, словно отстукивали такт какой-то простенькой песенки. В голове моей даже зазвучал мотивчик такой вот песенки, но я постарался его отогнать, и у меня получилось.

Я скосил глаза на «свою» камеру. Вернее, на место, где она была установлена. Потом принял деловой вид, словно крайне захвачен своим занятием. И когда стук каблучков раздался уже в самой комнате, медленно поднял голову…

– Ты? – прозвучало удивленно.

Произведенным эффектом я был доволен.

– Да, – попытался улыбнуться. Наверное, у меня получилось довольно ехидно, поскольку Наталья нахмурилась и, вступив в воображаемый круг, который видели в своих объективах обе спрятанные камеры, остановилась шагах в пяти от меня, теребя замочек сумочки. – А кого ты ожидала увидеть?

– Знаешь, а ведь я ожидала что-то подобное, – произнесла она. – Не случайно же с самого утра у меня ныло вот здесь, – она указала на грудь, где у обычных людей имеется сердце.

– А когда ты убивала Санина, у тебя ничего не ныло? Когда Петра Самохина подушкой душила? – не сдержался я. Впрочем, эти вопросы и должен задать, ведь вызвать ее на откровенность – главная задача этого свидания…

Она как-то странно посмотрела на меня. А потом сказала с печалью в голосе:

– Значит, ты до всего докопался…

– Да, докопался, – ответил с вызовом.

Немного играл, зная, что на меня смотрят две камеры (видно, во мне умер артист, а может, наоборот, родился). Но ничего не мог с этим поделать: хотел выглядеть эффектно и в наилучшем свете. Наверное, в каждом из нас, кроме мазохистов, разумеется, сидит желание казаться лучше, нежели мы есть на самом деле…

– Что ж, молодец, – она как-то зловеще ухмыльнулась, и я еще раз убедился, что это вовсе не Наташка Кудашева, а кто-то другой, чужой, злой, коварный и крайне враждебный мне человек. – А что это тебе дало? Лично тебе?

– Не знаю, – ответил я. – Удовлетворение тем, что справедливость есть…

– Вот! – она победно посмотрела на меня. – Справедливость! Ты спросил, не ныло ли у меня, когда я убивала Санина? – она снова странно посмотрела на меня. – Нет, не ныло. Стояла задача, которую нужно было выполнить.

– Задача? Кто тебе ее ставил, такую задачу? – переспросил я, заметно растягивая гласные.

– Сама ее себе поставила… Антон Путятин – выдающийся талант. А он все время в тени этого проклятого Санина. Несправедливо. И надо было это исправить…