Крио

Когда ее включали, загорался яркий зеленый глаз. В детстве мне казалось, какой-то хищник семейства кошачьих выглядывает из нее – может быть, лев или ягуар наблюдает за мной изумрудною дужкой, малахитовым зрачком. Под этим пристальным взглядом начала я ходить, разговаривать и читать, а дедушка Боря учил меня танцевать вальс.

Дети выросли, радиола состарилась, Ботик окончил свое земное поприще, бабушка Ангелина покинула землю с умиротворенным сердцем в полном божественном покое. Ей было сто восемь лет. Помню, она говорила мне с нежностью:

– Как время ушло… Валечка и Герочка – та-какие хорошие были мальчики, а теперь Die Großväter, дедушки…

Дачу, окруженную садом из тридцати пяти яблонь, войлочными вишнями, грушами, зарослями малины, крыжовника и смородины, грядками клубники, а также клумбами благоухающих чайных роз, внук Бори и Ангелины обменял на однокомнатную квартиру в Москве.

И я попросила привезти мне домой эту радиолу.

Она давно хранила молчание, глаз ее потух, остался полый деревянный корпус, отклеилась мягкая темно-зеленая обивка, что из того, я думала, пускай дедушкина радиола будет уже со мной до скончания дней.

Дома, к сожалению, места не нашлось – она довольно громоздкая, пришлось установить ее на балконе. И тут же в радиоле Ботика поселилось тихое семейство сизарей: благостная голубица воссела на гнездо, ее соколик бесперебойно снабжал подругу провиантом. Спустя некоторое время нас можно было поздравить с прибавлением. Опасливо озираясь, из радиолы выпархивали птенцы и хороводили, разминая затекшие члены. На полу валялись скорлупа от яиц, пух, перо, голубиным пометом с нашего балкона можно было выстелить Великий Шелковый путь. Сонмище птиц с окрестных газонов, базаров, помоек слеталось к нам, хлопая крылами, вздымая клубы пыли.

– Надо застеклить балкон, – решили мы. – Это черт знает что такое!

– Только быстрее, – предупредил Сеня-орнитолог. – Стеклите в коротком перерыве, когда подростки встанут на крыло, а новое поколение еще не вылупится.

Улучив момент, мы вынесли сначала во двор гнездо с яйцами, под злые голубиные взгляды положили его в укромном уголке средь кустов, а следом и саму радиолу, разобрав ее на части. Ушли, стараясь не оглядываться, под еле слышную музыку – то ли фокстрот, то ли шимми, такую тихую, что не разобрать, а потом она и вовсе умолкла.

«Космополитизм» обернулся для Макара изгнанием с Кавказа и переводом его в секретари окружного Черноморского комитета РКП. Теперь его адрес: Новороссийск, дом сорок семь по Красноармейской, рукой подать до Миллионной, где в «Доме с орлом» располагался райком Черноморского округа, и в нескольких шагах – море.

Море нависало над городом, чувствовалось везде. Макар вдохнул солоноватый черноморский воздух полной грудью, выдохнул и с новой силой принялся обустраивать житье.

У африканцев химба нет личного имущества, говорила Стеша, они постоянно в движении, но они умеют из всего извлекать пользу, так и Макар Стожаров. Это герой, который был рожден, чтобы спасти мир, просто у него не получилось. Он всюду шел, проповедуя любовь, а вынужден был констатировать всеобщее разрушение.

Часто видели Стожарова на керосиновом заводе или на башне элеватора, своим стал Макар Макарыч на «Пролетарии» среди покрытых с головы до ног белой пылью рабочих цементного завода.

Больше всего ему нравилось бывать в порту – и летом, и зимой, когда дул бора, ветер с юго-востока, вокруг все заиндевеет – корабли, портовый маяк, дебаркадеры и трапы. Казалось, грязь и морок очистятся кристаллами льда, и жизнь станет другой, такой, какой мечталось Макару.

Хотя Черное море вот оно, нежно колышется, густой влажный воздух, пропитанный солью, окутывал город, но все трудней становилось дышать на берегу. Насилие прорастало всюду, как плющ, обвивало людей, похоронивших надежды, по горло сытых страданиями.

Его товарищ Бухарин заявил на пленуме Моссовета:

– Появился новый, пламенный человек. Чекист – наиболее законченный тип такого нового человека!

«Новый человек» наводнил город: с ясными глазами, в суконном френче, краповые петлицы с малиновой окантовкой, круглая голова покрыта фуражкой с краповым околышем, синей тульей с малиновыми кантами, ноги в хорошо стачанных высоких сапогах.

Младший состав, агенты, ходили без формы, слушали в три уха, строчили отчеты о настроении среди рабочих и служащих. Найденные в горах Кавказа монахи-пустынники разоренного Ново-Афонского монастыря арестованы и расстреляны. Что эти нам монахи? Уже разрушили Николаевский собор, сломали армянскую церковь, а население, пусть даже иноков, надо воспитывать, а не убивать без разбору. Пламенные люди, ледяные руки, горячие сердца – нет на них никакого указа, но кому это скажешь?

Дальше и дальше уклонялся Макар от партийного фарватера.

Стожаров дневал и ночевал в доках, на судах. Видя такое рвение, Фотий Иванович Крылов, начальник ЭПРОНа, принял его в почетные водолазы и разрешил испытать глубину погружения в Цемесскую бухту.