Крио

P.S. Чтобы сохранить присутствие духа, попробуйте представить Вашу вещь уже написанной, опубликованной, прочитанной, словно эта работа уже стала частью Вашей кровеносной системы…

Сердечный привет милейшей Пелагее Федоровне.

P.P.S. Надеюсь, Магуа не забыл о своем обещании встретиться со мной завтра и захватить четвертинку?

Не смею вас больше задерживать, Стешинька, экспромт на обороте листа читать не обязательно:

Со мной умрет, я это знаю,
Еще не виданная краска,
Еще незнаемая ласка,
Но я недаром умираю!
Мои живые впечатленья
Другой незваный век измерит
И кто-нибудь тогда поверит
В исчезнувшее поколение…

Ваш – Белокопытов».

Осень стояла солнечная и прохладная, листва еще шелестела на ветках, горела на закатном солнце, редкий лист золотой летел с клена у калитки, алели ягоды рябины. Всё такое свежее, пахнущее осенью. Иона засыпал, и просыпался, и снова засыпал. Асенька держала его за руку, гладила плечо, но они с Ботиком казались Ионе все отдаленней и призрачней, а Зюся и Дора – медленно приближались, яснее и отчетливее с каждым часом становились их черты.

– Я не боюсь, – Иона прошептал. – Забавно, правда? – он глубоко вздохнул. – Я думал, мне будет страшно.

Боли уже не было, была какая-то звенящая тишина, он погружался в нее, как птица в небесную голубизну. В ней слышались то колыбельная про козочку, ее кто-то старательно выводил на скрипке: Цигель цигель ай-лю-лю… Козочка, торгующая изюмом и миндалем… То звук одинокой трубы. А то вдруг веселое стаккато на непонятном инструменте, это синицы клевали семечки, насыпанные в кормушку на рябине.

– Как только наступит клиническая смерть, мы констатируем, записываем в протоколы и сразу начинаем действовать: вводим в кровь криопротекторы и другие препараты, чтобы ткани были в сохранности после заморозки. Помещаем Иону Зусмановича в дьюар и запускаем жидкий азот. Программа действий просчитана до секунд, – говорил Ботику Лозино-Лозинский.

Боре показали ангар, который соединялся коридором с лабораторными помещениями. В ангаре было просторно, темно и прохладно. Стены обиты войлоком, без окон, сверху свисали лампы. В центре ангара стояли продолговатые металлические цилиндры, подернутые изморозью, между ними прохаживался человек в полушубке и валенках.

– Это Ваня, смотритель за дьюарами, – сказал Аркадий Яковлевич.

Ботик подошел к Ване, пожал ему руку. Ладонь смотрителя была плоской, сухой и холодной, такая же ладонь была у Александра Ярославского – тогда, в поезде, у станции Мозгон, когда они прощались и поэт оставил на память книгу «Поэма Анабиоза». Ботик мельком взглянул на руку Ивана, какие у него там линии, ногти, стал всматриваться в лицо его, но не нашел ничего похожего, кроме голубизны глаз.

– Вот в этой емкости среднего размера, – рассказывал профессор, поглаживая металлический корпус дьюара, – находится свинья, вы даже не представляете, как мы ею дорожим, ее зовут Клара. Вы, наверное, знаете, что Sus scrofa domesticus самая близкая по физиологии к человеку? Состав ее крови, все параметры…

– Самое близкое существо ко мне – это лошадь, – сказал Боря.

– Лошадь мы тоже когда-нибудь заморозим! Представьте, если бы в будущее отправился знаменитый… Буцефал?

Ботик вспомнил своего Чеха и затосковал. Он оглядывал стальные дьюары с любопытством и удивлением, думая о том, что он, Ботик, персональный пенсионер-садовод, оказался неожиданным свидетелем научного эксперимента, благодаря которому, как из кощеева яйца, родится бессмертие человечества.

– А этот большой дьюар, он сейчас проходит обработку, будет временным пристанищем Ионы Зусмановича. Здесь контейнер с азотом.

Он достал договор из папки и протянул его Боре.

– Наш договор с Ионой Зусмановичем рассчитан на сто лет. Вы, как второе лицо, должны его подписать.

– Главное, чтобы он продолжал играть, – серьезно сказал Ботик, подписывая документ. – Ведь отложи он трубу, пришлось бы отложить смысл жизни. А зачем тогда ему жизнь?

– Мы сделаем все возможное, – твердо ответил Аркадий Яковлевич. – Слово Лозино-Лозинского!