– Потому что с одной стороны остался воздушный пузырь, – мямлит Рэнди.
– У лодки была повреждена корма. Нос задрался. Морская вода хлынула в пробоину на корме и вытеснила весь воздух в носовую часть. Глубина сто пятьдесят четыре метра. Давление пятнадцать атмосфер. Что тебе говорит закон Бойля?
– Что объем воздуха должен сократиться в пятнадцать раз.
– В точку. Внезапно четырнадцать пятнадцатых лодки наполняются водой, оставшаяся пятнадцатая часть – пузырь сжатого воздуха, способного некоторое время поддерживать жизнь. Большая часть команды погибла. Лодка быстро тонет, ударяется о дно, переламывается, нос остается торчать вверх. Если в пузыре оставались люди, то они умерли долгой мучительной смертью. Упокой, Господи, их души.
В других обстоятельствах последняя фраза покоробила бы Рэнди, однако сейчас кажется единственно уместной. Что ни говори о верующих, у них всегда найдутся слова для такой минуты. Какие варианты у атеиста?
– Приближаюсь к боевой рубке, – объявляет Ами.
Согласно атласу, у лодки не должно быть традиционной высокой надстройки, только обтекаемая выпуклость. Ами подводит аппарат к самой лодке и поворачивает его. По экрану ползет корпус – коралловая гора, в которой невозможно узнать творение человеческих рук, – пока не показывается что-то черное. Это идеально круглая дыра. Из нее выплывает угорь, сердито скалится на камеру, зубы и глотка на мгновение заполняют экран. Потом угорь уплывает, и становится видна крышка люка, висящая на петлях рядом с дырой.
– Кто-то открыл люк, – говорит Ами.
– Господи, – выдыхает Дуглас Макартур Шафто. – Господи. – Он откидывается от телевизора, как будто не в силах больше смотреть. Потом вылезает из-под навеса и встает, глядя на Южно-Китайское море. – Кто-то выбрался из этой подлодки.
Ами по-прежнему зачарована и полностью слилась с джойстиками, как тринадцатилетний мальчишка у игровой приставки. Рэнди трет непривычно голое место на запястье и смотрит на экран, но не видит ничего, кроме идеально круглой дыры.
Примерно через минуту он выходит к Дугу. Тот ритуально закуривает сигару.
– В такую минуту положено перекурить, – бормочет Дуг. – Будешь?
– Конечно. Спасибо. – Рэнди вынимает складной ножик со множеством лезвий и срезает кончик у толстой кубинской сигары. – Почему ты сказал, что в такую минуту надо перекурить?
– Чтобы отложилось в памяти. – Дуг отрывает взгляд от горизонта и пытливо смотрит на Рэнди, словно умоляя понять. – Это одна из главных минут в твоей жизни. Отныне все станет другим. Может быть, мы разбогатеем. Может быть, нас убьют. Может быть, нам предстоит приключение и мы что-нибудь узнаем. Так или иначе, мы изменимся. Мы стоим у гераклитова огня, и его жар обдает нам лица.
Он, как волшебник, извлекает из кулака зажженную спичку. Рэнди прикуривает сигару, глядя в огонь.
– За все это, – говорит он.
– И за тех, кто оттуда выбрался, – отвечает Дуг.
Санта-Моника
Армия Соединенных Штатов Америки (считает Уотерхауз) – это, во‑первых, несметное количество писарей и делопроизводителей, во‑вторых, мощнейший механизм по переброске большого тоннажа из одной части мира в другую, и в самую последнюю очередь – боевая организация. Предыдущие две недели его как раз перебрасывали. Сперва шикарным лайнером, таким быстроходным, что ему якобы не страшны немецкие подводные лодки. (Проверить нельзя: как известно Уотерхаузу и еще нескольким людям, Дениц объявил поражение в Битве за Атлантику и смахнул подводные лодки с карты до тех пор, пока не построит новые, на ракетном топливе. Им вообще не надо будет всплывать.) Так Уотерхауз оказался в Нью-Йорке. Дальше поездами добрался до Среднего Запада; здесь провел неделю с родными и в десятитысячный раз заверил их, что в силу своих специфических знаний никогда не примет участия в настоящих боевых действиях.
Снова поезда до Лос-Анджелеса и ожидание серии явно смертельных перелетов через полпланеты до Брисбена. Он один из примерно полумиллиона парней и девушек в форме, отпускников, слоняющихся по городу в поисках досуга.
Говорят, что Лос-Анджелес – мировая столица развлечений и с досугом проблем не будет. И впрямь, пройдя квартал, натыкаешься на пяток проституток и минуешь такое же количество пивных, киношек и бильярдных. За четыре дня Уотерхауз успевает перепробовать все и с огорчением обнаруживает, что его ничто больше не занимает. Даже шлюхи!