– «Господину Г. Бишофу, до востребования, Манила, Филиппины», – наизусть декламирует Бишоф. – Разумеется, получил, друг мой, иначе бы не знал, где вас встречать. Я забрал его, когда был в городе, наведывался к старому знакомому Еноху Рооту.
– Он был рад?
– Да.
– Как погиб Шафто?
– Геройски, разумеется, – отвечает Бишоф. – И еще одна новость от Джульетты: у тайного общества родился сын! Поздравляю, Отто, с внуком.
На лице Отто наконец появляется мрачное, неуверенное подобие улыбки.
– Как его назвали?
– Гюнтер Енох Бобби Кивистик. Восемь фунтов, три унции – по военному времени просто великолепно.
Все жмут друг другу руки. Неизменно галантный Руди достает гавайские сигары и предлагает отметить событие. Они с Отто стоят на солнце, курят сигары и пьют сок каламанси.
– Мы ждали вас три недели, – говорит Бишоф. – Что случилось?
Нечленораздельное шипение Отто должно выражать крайнее недовольство:
– Прошу прощения, что вам пришлось три недели греть задницы на пляже, в то время как мы плыли под парусом по Тихому океану на вонючей старой калоше!
– Когда мы огибали мыс Горн, у нас сорвало мачту, трое погибли, я лишился глаза, а Отто двух пальцев, не считая других потерь, – извиняющимся тоном говорит Руди. – Сигары подмокли. Весь график пошел к черту.
– Ладно, не страшно. Золото никуда не денется, – отвечает Бишоф.
– Мы знаем, где оно?
– Не совсем. Но мы нашли человека, который знает.
– Несомненно, нам есть что обсудить, – говорит Руди. – Но прежде я должен умереть. Желательно на мягкой постели.
– Прекрасно, – отвечает Бишоф. – На «Гертруде» осталось что-нибудь, что вы хотели бы забрать, прежде чем мы перережем ей глотку и ракушки утянут ее на дно?
– Утопи эту суку немедленно, – отзывается Отто. – Я с удовольствием полюбуюсь.
– Первым делом надо выгрузить из трюма пять ящиков с надписью «Собственность рейхсмаршала», – говорит Руди. – Они служили нам балластом.
Отто, встрепенувшись, удивленно чешет бороду:
– А я и забыл. – Постепенно события полуторагодичной давности начинают всплывать в его памяти. – Сам же грузил их целый день. Хотелось вас убить. Спину до сих пор ломит.
Бишоф спрашивает:
– Руди, неужели вы умыкнули коллекцию геринговской порнографии?
– Такого рода порнография мне неинтересна, – бесстрастно отвечает Руди. – Там трофейные культурные ценности.
– Но они испортились в трюмной воде!
– Золото. Золотые пластины с отверстиями. Они не боятся воды.
– Руди, мы приехали, чтобы вывозить золото с Филиппин, а не привозить новое.
– Не беспокойся, настанет время, вывезу.
– К тому времени у нас будет достаточно денег, чтобы нанять грузчиков, так что бедному Отто не придется снова гнуть спину.
– Грузчики не нужны. Все, что есть на этих листах, я передам по проводам.
Они стоят на палубе «Фау-миллион» в тропической бухте и смотрят на закат. Вокруг прыгают летучие рыбы, поют птицы, в цветущих джунглях стоит несмолкаемый гул насекомых. Бишоф пытается представить, как по проводам, протянутым отсюда до Лос-Анджелеса, скользят золотые пластины. Получается плохо.
– Спускайтесь, Руди, – приглашает он. – В вас нужно влить немного витамина С.
Гото-сама
Ави встречается с Рэнди в холле гостиницы. Старомодный угловатый портфель перетягивает его набок так, что тощая фигурка асимптотически изгибается, словно былинка на сильном ветру. Они едут на такси в Какую-то Другую Часть Города (Рэнди пока абсолютно не представляет Токио), входят в вестибюль небоскреба и поднимаются на лифте так быстро, что у Рэнди закладывает уши. Когда двери кабины открываются, метрдотель уже встречает их сияющей улыбкой и поклоном, потом ведет в фойе, где ждут четверо: двое молодых подчиненных, Гото Фурудененду и престарелый господин. Рэнди ожидал увидеть хрупкого, благообразного японского старичка, однако Гото Денго крупный, с коротким седым ежиком и крепко сбитый, несмотря на старческую сутулость. С первого взгляда он похож скорее на бывшего деревенского кузнеца или, может быть, на десятника в армии дайме, чем на предпринимателя, однако через пять минут это впечатление рассеивают хорошие манеры, хороший костюм и сознание Рэнди, кто перед ним на самом деле. Гото Денго единственный из всех присутствующих не улыбается до ушей; очевидно, определенный возраст дает право сверлить собеседников взглядом. По обыкновению многих старых людей он как будто бы слегка удивлен, что они все-таки пришли.