Крис и Шанелька [СИ]

— О Максе Волошине, — устав от кружения мыслей, честно ответила Шанелька, махнув рукой, напряжется ли Дима, или попытается беседу поддержать, — о его акварелях, у нас книга дома лежит, большая, издана хорошо, добротно. И в ней все репродукции кирпичных и розоватых оттенков. Я листала и думала, наверное, он выходил в степь всегда на закате, краски такие. Но подписи, например «Утро…» не помню дальше, или — про полдень. Потом оказалось, когда мы ездили, и я увидела подлинники акварелей, это полиграфия в книжке страдает, не те типографские краски, и диапозитивы, видимо, не выдержаны в нужных тонах. А в жизни его картины такие же, как настоящая степь. Живая. Будто шел, устал и устроился отдохнуть, там и заснул. Потом проснулся и — увидел. Совершенно чистыми глазами, без тусклых мыслей. Оно такое нежное и яркое. Вот оно, мы в него едем, в это яркое.

Она замолчала, на взлете интонации, потому что если отвечать честно, то подумала она еще о многом. Мысль о несоответствии красок привела за собой воспоминание о полуслепом художнике, который писал мощно и грубо, а после вылечился и был потрясен, что картины, принесшие ему славу — совершенно не то, что видели его внутренние глаза. Ну и еще она успела подумать, вдруг надо мимоходом деликатно пояснить Димочке Фуриозо, кто такой Макс Волошин. Или же наоборот, приготовиться к сюрпризу, как начнет сейчас он сыпать терминами и именами… эдак свысока.

— Ты умная. Очень. Я знаю, что в Коктебеле есть музей Волошина, я там был и видел картины, да. Больше ничего я о нем не знаю. Теперь захотел еще посмотреть, чтоб с твоими словами.

— Умных не любят.

Дима хмыкнул. Жигуль вырвался на плоскость, и Шанелька подалась вперед, жадно глядя на океан воздуха и света, на волны, которые ветер катил по бесконечным цветным травам.

— Это тебе мама сказала?

— Что? А… Нет, ну почти. Мой сотрудник. А она согласилась. Слушай, как тут! Тут надо кричать. Во весь голос.

— А хочешь?

Она посмотрела на его профиль, на короткий нос, такой — или смешной, или трогательный, если влюбиться.

— Нет пока. Я пока смотрю, можно?

— Дарю. Тогда покричим на краю, да? Когда птицу отправим.

Она хотела спросить, как это отправим, куда? Но снова испугалась, вдруг он ответит что-то не то, и просто кивнула, больно дыша ветром, который бросал в нее запахи трав, цветов и неба.

Позади ехала Крис, синяя машинка была видна в длинном зеркале.

— Умные бывают скучные. Зануды, — заговорил снова Дима, — а ты интересная. Не тыкаешь непонятными словами, и так странно говоришь. Будто живешь в сказке. Или рассказываешь сказку. Ну, я не знаю, как сказать. Интересно, в общем, ждать, что ты скажешь. Или сделаешь. Вот орел этот.

— То есть, я, как романтические дурочки, которых показывают в фильмах? Те, что бегают босиком под дождем, декламируют стихи, и танцуют с волками. Я стихов не запоминаю, хотя очень их люблю. А волков боюсь. И босиком, когда дождь, ну, мало приятно, по грязи в городе, или даже не в городе.

— Вот снова ты это сделала!

— Что?

— Говоришь и мне интересно.

— Ты мне просто льстишь. Понравилось возить орла, теперь врешь, чтоб возить подольше!

Они засмеялись вместе. И Шанельке, наконец, перестали мешать всякие придуманные ею самой досадные мелочи. Вокруг узкой дороги кидались в стороны травы, будто хотели улететь с ветром. А из них взлетали темные птицы, маленькие, наверное, жаворонки, удалялись вверх, становясь серебристо-серыми, а после почти исчезая. Меняли себя на песенку, она оставалась.

— Ты не романтическая дурочка. Я думаю, ты как раз романтическая умница. Это здорово.

— Еще я очень здорово тушу капусту и жарю картошку со шкварками. Романтично?

— Офигеть! Да ты совершенное существо!

— Смейся, смейся.

— Я совершенно серьезно.

Он и правда, перестал даже улыбаться, а дорога становилась все уже и, наконец, потерялась в траве, показывая две примятые слабо видимые колеи. Мотор замолчал. И песенки птиц стали звонкими, как стеклянные колокольчики на ветру.

— Отсюда пешком, — Дима сидел, положив руки на руль.

Рядом затормозила машина, хлопнула дверцей, выпуская Крис. Темные короткие волосы взметнулись, Крис так же, как Шанелька, прихлопнула их ладонями. Дима тоже выбрался из машины, заговорил, отвечая и показывая на просторную степь, полную цветов. Синий цикорий, пурпурный шалфей, желтый крестовник, белые шары, похожие на большие одуванчики.

Если ты так совершенно серьезно, думала Шанелька, глядя на двоих через ветровое стекло, то, как же Олечка, а еще — жена с дочкой. И злосчастный номер телефона, который ты никак не возьмешь, видимо, не очень и хочешь. А с другой стороны, ляпнул и ляпнул, обычный шуточный комплимент, сколько их ты слышала за свою взрослую жизнь Нель-Шанель. Поздравь себя еще с одним.

Тень закрыла от нее солнце. Черная майка за окном потянулась, вылезая из пояса шортов, открылся загорелый живот. Я с ним спала, снова подумала Шанелька. Тряхнула головой, прогоняя мысли. Спала и спала. Говорила уже. И что это чисто-просто летний, ни к чему не обязывающий секс, тоже говорила.