Кристалл Авроры

Без сомнения, это ее случайный прерывистый вздох он только что слышал. Но сейчас в ее голосе звучало спокойствие. Или, может, не в ее голосе Леонид его расслышал, а в себе самом – да, сам он почувствовал спокойствие при первых же звуках ее голоса.

– Я вас искал, – невпопад произнес он.

– Где же?

Ему показалось, что ее вопрос звенит отчужденностью, даже обидой, и он поспешно ответил:

– Во всех театрах. И в Мюзик-холле. Что в саду «Аквариум», знаете?

– Знаю. Но это не те места, где меня можно было найти.

– Я везде искал, – с мальчишеской глупостью заверил Леонид. – В ресторанах, пивных…

Ему показалось, что теперь она обидится совсем и, пожалуй, уйдет, но она рассмеялась:

– Это уже теплее! Но теперь меня и в пивных не найти.

– Но почему?

– Да ведь я вам говорила, Леонид Федорович, забыли?

От того, что она помнила его имя, Леонида охватило такое счастье, что он улыбнулся блаженной, от уха до уха улыбкой. Она же, наоборот, нахмурилась.

– Я говорила, что останусь без работы – так и вышло.

– Я и на актерской бирже искал, – зачем-то объяснил Леонид. – На Рождественке, угол Кузнецкого.

Он вспомнил экстравагантную толпу у подъезда актерской биржи, располагавшейся в первом этаже бывшего доходного дома – лилипутов, красавиц, музыкантов с инструментами, дрессировщика с медведем, который просил милостыню, держа шляпу в когтистой лапе, – и то, как орал на них швейцар… Это было такое явное зрелище человеческого унижения, что Леонида и сейчас передернуло при воспоминании о нем.

– Зачем?

Донкины глаза сузились и сверкнули.

– Я хотел вас видеть. – Он расслышал собственные жалобные интонации, но даже не устыдился их. – Это меня мучило.

– Что вы хотели меня видеть?

– Что я не могу вас найти.

От этих его слов, в общем-то глупых, ее глаза снова сделались огромными и длинными, как лодки. Подобие улыбки, чуть живое, появилось на ее губах.

– Леонид Федорович, вы просто растеряны, – сказала она.

– Почему вы так решили?

– У вас все руки будут в колючках. И щеки. – Она отвела ветку от его лица. – Оставьте этот куст.

Он послушно опустил руки и сразу схватился за колючий шиповник снова, потому что за высвободившимися ветками исчезло Донкино лицо. Но она уже вышла из-за куста и остановилась в шаге от него.

Теперь он видел ее всю, не лицо только. Она похудела, от чего стала еще стройнее, хотя это, казалось, было уже невозможно, глаза блестели еще ярче, чем прежде, хотя невозможным казалось и это, а волосы, наоборот, потускнели, и только по этой единственной перемене не к лучшему, произошедшей с ней, можно было увериться в том, что она настоящая, живая женщина, а не выдуманный призрак какого-то невозможного идеала.

– Пойдемте отсюда, – сказала Донка.

И, не дожидаясь его ответа, пошла прочь так быстро, что он едва нагнал ее.

– Куда вы теперь? – спросил Леонид, когда вышли из парка. И, испугавшись, что она резонно заметит, что это не его дело, поспешно добавил: – Если нам по пути, мы могли бы вместе взять извозчика.

– Нам не по пути.

Ее голос был холоден, как лед, но именно поэтому Леонид расслышал, что этот лед не целен и что льдинки звенят в нем тоской и даже отчаянием. Растерянность его мгновенно улетучилась, и он сказал уже обычным своим голосом:

– Послушайте, Донка, я понимаю, что не могу претендовать на вашу откровенность, но все же мне кажется, вас что-то сильно гнетет.

Она была высокая, одного с ним роста, но, остановившись, смотрела на него не прямо, а исподлобья. Возможно, так казалось оттого, что взгляд ее был настороженным, даже мрачным. Она смотрела так едва ли не минуту в полном молчании, потом наконец проговорила чуть слышно и будто нехотя:

– Да.

– В таком случае, – сказал Леонид, – предлагаю обсудить это у меня дома.

Ее лицо исказила такая болезненная гримаса, что он похолодел. Как можно было сморозить такую бестактность?! Теперь она наверняка развернется и уйдет, и он не увидит ее больше никогда, потому что запас счастливых случайностей у жизни не бесконечен.

Но этого не произошло. Болезненная гримаса сменилась на ее лице совсем другим выражением. Как его назвать, Леонид не знал, но оно производило грустное впечатление: лицо ее, тонко и причудливо вылепленное, словно бы опало, застыло и потемнело так, что ему даже показалось, на нем проступила синева; всякая жизнь ушла из этого лица.

– Хорошо, – чуть слышно произнесла она. – Пойдемте куда вам угодно.

Глава 15

Извозчика удалось взять только у «Стрельны». Леонид беспокоился, что Донка устала от долгого пути пешком, но так ли это, добиться от нее было невозможно. Она молча шла рядом с ним, безучастно смотрела перед собою и ни на один его вопрос не давала ответа ни по дороге до Сокола, ни когда вошли в его пустой новый дом.

– Извините, – сказал Леонид. – Я, может быть, опрометчиво предложил вам побеседовать здесь. Вы видите…

Он сказал это просто чтобы хоть что-то сказать. Показалось вдруг, что тишина и пустота его дома подействуют на Донку угнетающе.

– Не на что даже присесть, – пояснил он, будто это было не очевидно.

Она молчала, неподвижно стоя у порога.