Кристина

Мы все захихикали — кроме Ронни. Он сидел с каменным лицом, а на его лбу пролегла глубокая морщина. Он поерзал на стуле, потом, подавшись в сторону священника, резко сказал:

Святой отец, бесполезно обращать все в шутку и приводить в пример миссис Маккенну. Она не показатель. Мы все начинали, как она, и…

— Ронни, замолчи!

Мать, вышедшая из состояния оцепенения, вызванного обсуждением темы эволюции, теперь ужаснулась, услышан как ее сын разговаривает со священником. Это она могла говорить с отцом Эллисом любым тоном — но она же была взрослой.

— И не смей перебивать святого отца! — закричала она — Боже мой, куда мы катимся?

Ронни заморгал и уже куда более мягко проговорил: — Но я читал, мама. Все это есть в книге. Правда, я знаю, что это правда.

— Вот тебе!

Пощечина получилась вовсе не сильной, так, легкая оплеуха в качестве порицания за плохое поведение, но Ронни вскочил из-за стола. Он стоял какой-то миг, покраснев от стыда, но когда мать извинилась, протянула к нему руки, он отбросил их и пошел в подсобку.

Великая дискуссия подошла к концу. Отец Эллис поднялся, покачал головой, похлопал мать по руке, подмигнул отцу и отправился за Ронни. Я последовала за священником.

— Пойдем-ка прогуляемся, — обратился он к моему брату. — Есть вещи, в которые трудно заставить поверить взрослых.

Ронни стоял опустив голову и смотрел на бак для кипячения воды. Потом он повернулся, схватил кепку, висевшую на двери черного хода, и вышел первым, что было проявлением непочтения, но в данных обстоятельствах простительно. Мы все трое пошли рядом, и священник, положив руку на плечо Ронни, засмеялся:

— Не падай духом, Ронни.

— Ну да, ты всего лишь раздражен и кипишь внутри. Верно?

— Верно, — он не добавил «святой отец», и я прикусила губу.

— Что касается эволюции, Ронни… — тут отец Эллис не успел закончить, потому что брат остановился и воскликнул:

— Я был прав, святой отец!

— Да, разумеется, ты был прав, и все такое прочее, — проговорил тихим доверительным тоном священник. — Но скажу тебе как мужчина мужчине, Ронни: неужели ты полагал, что я смогу изложить теорию эволюции твоим родителям и всем остальным вот так, в пять минут? Это обширная тема, обширная и глубокая, и ты не можешь не признать, что в их годы она им совершенно безразлична.

Он говорил о моих родителях так, словно они были очень старыми людьми, хотя был ровесником моей матери: ему было тридцать два. Отцу было тридцать пять, но он выглядел намного старше, потому что долго работал в шахте.

Некоторое время мы все молчали, потом Ронни вновь начал:

— Вот об этом райском саде, святой отец… — и по его тону я поняла, что он собирается говорить долго.

— Осторожней! — священник едва не столкнул его в канаву, но, ухватив за плечо, удержал, потом запрокинул голову и рассмеялся. — Мы в другой раз обязательно поговорим на эту тему, прямо с самого начала. Мы просто с головой погрузимся в райский сад, но в данный момент я по уши загружен работой. Я не должен был столько задерживаться в вашем доме, но твоя мать умеет создать такой уют, что время летит незаметно, а мысли о работе улетучиваются из головы. Но я обещаю тебе, что в ближайшее время мы займемся и эволюцией, и райским садом. А теперь я должен бежать. Но послушай, Ронни, не разговаривай об эволюции на кухне — у них все перепутается в мозгах. Не то чтобы я полагал, будто у тебя и самого в голове путаница. Нет, просто продолжай читать об эволюции или еще о чем-то, что ты найдешь в этих своих книгах, но не досаждай подобными разговорами матери.

Он мягко ткнул Ронни кулаком, потом, сложив ладони лодочкой, взял меня за подбородок и, покачав головой, произнес:

— А вот ее проблемы эволюции не волнуют. Верно, Кристина?

— Верно, святой отец.

— Ты слишком занята тем, что живешь — слушаешь голос реки, ветер, который шумит в листве деревьев.

Я не совсем поняла, что он имеет в виду, но подтвердила:

— Да, святой отец.

Я думала, что Ронни будет дуться, когда отец Эллис уйдет, но он схватил меня за руку и, засмеявшись, побежал через поле к реке. Мы сели на берегу, болтая ногами над журчащей водой. Не глядя на меня, он спросил:

— Как ты думаешь, я могу говорить красиво, Кристина?

— О да, Ронни! Я люблю тебя слушать.

Он быстро повернулся.

— Правда?

Я думаю, ты умный, очень умный.

Ронни взглянул на противоположный берег реки и сказал:

— Когда-нибудь я стану по-настоящему говорить, и говорить, и говорить, и я заставлю людей слушать меня. Знаешь, чего мне хочется?

— Нет.

Он засмеялся, встал на колени и схватил меня за руку.

— Я всегда могу говорить с тобой. Рассказывать о том, что прочитал. Ладно, я скажу тебе, о чем я часто думаю. Я готов привязывать людей к стульям, чтобы они слушали меня. Посреди ночи я просыпаюсь, и мне в голову приходят всякие идеи, но никто не желает меня выслушать. Поэтому я готов привязывать всех к стульям — отца, мать, дядю Джима, мистера Грехема (это был наш учитель), тетю Филлис… да-да, и тетю Филлис.

— А меня, Ронни?

— Нет, Кристина, тебя — никогда, потому что ты слушаешь. Ты всегда будешь слушать меня, Кристина?

Да, всегда-всегда.