Кристина

— Лучшей и найти трудно, — а потом продолжил — Но теперь, Кристина, ты взрослая девочка и должна перестать витать в облаках, — он слегка качнул моей рукой. — Надо становиться более практичной. Понимаешь?

— Да, святой отец, — проговорила я, хотя точно не знала, что он имеет в виду.

— Надо помогать матери по дому, потому что ей приходится немало работать.

— О, я помогаю, святой отец. Каждую субботу я чищу все медные принадлежности и печную решетку. Ох уж эта решетка, святой отец! — я улыбнулась ему. — Столько приходится попотеть, чтобы она заблестела.

— Да, я знаю, что ты этим занимаешься, но надо делать больше. Учиться готовить пищу, выполнять всю домашнюю работу, шить и никогда не сидеть без дела.

— Я хорошо шью, святой отец, только не люблю латать.

Он засмеялся.

— Да, конечно, чинить старую одежду тебе не по душе, — потом он остановился и снова посмотрел на меня, лицо его было серьезным. — Но ты запомнишь, что я сейчас сказал, и постараешься сосредоточиться на повседневных обязанностях? — тихо спросил он.

— Да, святой отец.

Я понимала, что он имеет в виду: мне всегда говорили, что я невнимательна, что я должна перестать мечтать. Но я любила мечтать, любила лежать в постели и мысленно улетать из нее. Не то что я не любила мою маленькую комнату и мою кровать или не считала, что наша кухня является лучшей кухней в мире, но я просто хотела куда-нибудь лететь — куда, я и сама не могла объяснить себе. Просто куда-нибудь. Смутное понимание моих желаний пришло ко мне следующей весной.

За жарким летом наступила суровая зима, выпало много снега, дули сильные ветры, были и большие сугробы, и оттепели, и морозы. Все это, казалось, никогда не кончится. Я не очень любила снег, потому что, когда играла в снежки, мои руки даже в перчатках очень мерзли, и еще я ненавидела, когда меня валяли в снегу. Ронни знал это и никогда не толкал меня в снег, и Сэм тоже, хотя, несмотря на невысокий рост, он был сильным мальчиком. Но Дон при каждом удобном случае ставил мне подножку и пытался извалять в снегу. Это часто оканчивалось драками между ним и моим братом.

Однажды схватка вышла особенно ожесточенной, и Сэм гоже участвовал в ней, но не на стороне Дона, а на стороне Ронни, а вечером я слышала, как тетя Филлис задала Сэму взбучку — Дон нажаловался на брата. В эту жестоко холодную зиму я впервые заметила, что мать стала ходить как-то медленнее. Поднимаясь по склону холма, она несколько раз останавливалась, а на вершине садилась передохнуть. Это было довольно странно, потому что она всегда садилась отдыхать лишь вечером. Она никогда не позволяла мне носить сумки с продуктами, заявляя, что они для меня слишком тяжелы — да и вообще постоянно носила их только сама. Но однажды она вернулась домой в сопровождении Сэма. В руках у него был большой мешок из рогожи величиной почти с него самого. Когда Сэм с трудом опустил его на стол, мать посмотрела на него с улыбкой и сказала:

— Спасибо, Сэм.

Ответ Сэма был необычно длинным для него.

— Пожалуйста, тетя Энни, я могу всегда носить для вас сумки, если хотите.

Улыбка матери стала еще шире, она похлопала Сэма по спине и сказала:

— Пойди в кладовку и отрежь себе кусок кекса.

()н резко повернулся, но тут же спохватился и, посмотрев на мою мать, заметил:

— Я не потому нес ваш мешок, тетя Энни.

— Да, да, мой мальчик, я это знаю. Иди и не будь таким обидчивым.

Наступило Рождество, но на этот раз оно прошло, пожалуй, не так весело, как всегда. Минула еще целая вечность, и вот однажды утром я обнаружила, что пришла весна. Солнце светило ярко и безудержно; я побежала на опушку леса и сквозь деревья увидела чудесную картину: снега не было уже несколько недель, но у корней сверкало что-то похожее на снежинки. Насколько хватало глаз, везде блестели эти капельки безупречной белизны, и каждая была не только отделена от другой, но и разделилась на части внутри самой себя. Каждая частичка сверкала. Я сделала большой глоток воздуха. Мне хотелось поделиться этим волшебством с кем-нибудь, кто тоже в нем нуждался. А кому это было нужно сейчас больше, чем моей уставшей матери? И я бросилась по улице к дому, влетела в кухню. Мама как раз сняла с огня большую черную сковороду. Прильнув к ее фартуку, я закричала:

— Мама, пойдем в лес, посмотришь что-то очень красивое. Там шел снег!

Она быстро повернулась и посмотрела на меня удивленно и почти встревоженно. Потом отрывисто проговорила:

— Не говори глупостей, дочка, снега не было уже много недель.

Я засмеялась и ответила:

— Был снег, мама.

Из подсобки вышел отец, ворот его рубашки был завернут внутрь, щеки в мыле — он собирался бриться. На миг он вгляделся в мое лицо, а потом сказал матери:

— Иди, иди, дорогая. Оставь свою сковородку, я присмотрю.

Пена на его щеках казалась белой бородой, отец словно постарел за ночь. Забрав у матери сковородку, он шепнул мне:

— Продолжай в том же духе, — потом, толкнув мать локтем, добавил — Иди же.

Она с досадой взглянула на него.

— Да ладно тебе, — произнесла она, разглаживая фартук, и щелкнула языком.