Кристина

Ужас пронизал меня всю, и, когда мои руки начали машинально разглаживать складки на платье, я вдруг резко отдернула их, не желая касаться живота. Там, внутри, было нечто порочное, отвратительное — что-то, от чего в голосе моей матери слышался ужас. Я с трудом шагнула к двери, и, когда вошла в кабинет доктора, мать посмотрела на меня с таким видом, словно никогда не видела прежде — ее реакция была такой же, как и у отца Эллиса. Она держалась от меня на расстоянии, даже сделала шаг назад. Когда доктор открыл дверь и мы вышли на улицу, она так и не приблизилась ко мне — всю дорогу мы шли на расстоянии вытянутой руки. Она не сказала мне ни слова, а на кухне села на стул возле стола и разразилась рыданиями. Я стояла рядом, беспомощно смотрела на нее, и слезы катились по моим щекам. Потом открылась дверь черного хода и вошел отец в сопровождении Ронни. Отец вернулся с участка, а брат — с шахты, где работал во вторую смену. Их приход вывел меня из оцепенения, и я собралась было подняться к себе наверх, но мать, не глядя на меня, вытянула руку и сказала:

— Останься здесь.

Войдя в кухню, отец тут же воскликнул:

— Что случилось? — потом подошел к матери и с тревогой спросил — Что такое, Энни? Что происходит?

Он поочередно переводил взгляд с меня на мать. Опершись на стол и поднявшись, мать проговорила:

— Рано или поздно тебе все равно следует узнать об этом. Ее плохому самочувствию есть объяснение: у нее будет ребенок.

— Ребенок? — Если бы не обстоятельства, выражение лица отца можно было бы назвать комичным: его губы растянулись в гримасе, обнажая зубы, а щеки совсем закрыли глаза. Но выражение лица Ронни было отнюдь не комичным. Его румяное лицо побледнело, глаза сделались страшными и полными отвращения. Громко, словно он стоял на склоне холма, брат закричал: — Нет! Боже мой, нет!

Отец медленно приблизился ко мне и, взяв за руку, мягко сказал:

— Посмотри на меня, дочка.

Когда я так и не нашла в себе сил посмотреть ему в глаза, он отпустил мою руку и воскликнул:

— Боже всемогущий!

— Угу, Боже всемогущий, — повторила мать. Потом отец, снова повернувшись ко мне, отрывисто спросил:

— Кто этот парень?

Потом, не дожидаясь ответа, резко повернулся к матери и закричал, словно меня и не было в кухне:

— Я ведь даже не знал, что она с кем-то ходит!

— Да, — проговорила мать мертвым голосом. — Ей этого и не надо было. Зачем далеко искать. Это назревало много лет. Я знала и боялась этого момента.

Ее слова заставили меня вскинуть голову. Волна прокатилась по моему телу, и я протестующе воскликнула:

— Это не он, это не Дон Даулинг!

— Что? — мать изумленно взглянула на меня. — Тогда кто? — ее голос уже не был безжизненным; с сердитым, угрожающим видом она требовательно спросила — Кто это? Где вы с ним были?

Я бросила взгляд на Ронни, отец повернулся к нему и сказал:

— Выйди.

Брат попятился и, не спуская с меня глаз, исчез в подсобке. Отец плотно закрыл дверь подсобки, встал рядом с матерью и посмотрел на меня.

Крепко сцепив пальцы рук и не отрывая взгляда от пола, я сказала:

— Это один парень, с которым я недавно познакомилась, — не дожидаясь, пока они спросят, как его зовут, я продолжала — Он живет в Брамптон-Хилле, его фамилия Фоньер. Мартин Фоньер.

Я все еще не верила отцу Эллису, который сказал, что такого человека в городе нет.

— Тогда мы должны поговорить с ним.

При этих словах отца я подняла на него взгляд, и то, что я увидела в его лице, было для меня слишком невыносимым: в его глазах светилась все та же любовь, но теперь пронизанная жалостью и состраданием. Я медленно отвернулась, прислонилась к стене и, спрятав лицо в изгиб руки, беспомощно зарыдала…

Неделю спустя Мартин Фоньер стал кем-то, кого никогда не существовало, по крайней мере для моих родителей. Мать во что бы то ни стало хотела разыскать его и заставить жениться на мне, прежде чем все признаки позора стали бы очевидными. Мать только что вернулась от миссис Дюрран — та жила в городе много лет и знала почти каждого из жителей, хоть что-то представлявшего из себя. Мать рассказала ей о случившемся, и миссис Дюрран посоветовала ей сходить в «Амбар» — этот дом, по ее мнению, был наиболее вероятным объектом для поисков неуловимого Фоньера, потому что как раз там остановилась группа молодых людей. Причем лучше всего не ждать аудиенции, а прямо отправляться туда и спросить полковника Финдлея.

Я плакала и протестовала, но так и не смогла удержать мать от этого шага. И вот я, сгорая от стыда, стою на ступеньках дома под названием «Амбар», слушая, как моя мать объясняет, что хочет поговорить с полковником Финдлеем.

Полковник оказался высоким худощавым мужчиной; пока мать говорила, он беспрестанно двигался, и хотя он перепугал меня, когда начал шуметь и возмущаться, она осталась невозмутимой.

— Я никого не обвиняю, — сказала она спокойно. — Я просто спрашиваю вас: не остановился ли в вашем доме человек по имени Мартин Фоньер, а если да, не могли бы мы поговорить с ним?