Мы шли мимо почти пустой курилки: три парня и две девушки торопливо докуривали косяк, держа его с помощью самодельного зажима. В ноздри ударил манящий аромат марихуаны, так похожий на запах горелых осенних листьев.
– Бадди Реппертона давно видел? – спросил я.
– Давно. И очень этому рад. А ты?
Я видел его только один раз, в автосервисе Вандерберга, принадлежавшем отцу Дона. Заведение это было на грани банкротства с тех пор, как в 73-м грянул нефтяной кризис. Меня Бадди не видел, я просто проезжал мимо.
– Видел мельком, но не разговаривал.
– А он разве умеет говорить? – с несвойственной ему презрительной насмешкой в голосе спросил Арни. – Ну и говнюк!
Я вздрогнул. Опять это ругательство. Я подумал немного, плюнул на все и прямо спросил у Арни, где это он набрался таких словечек.
Арни озадаченно взглянул на меня. В школе прогремел второй звонок: мы опаздывали, но сейчас меня волновало другое.
– Помнишь тот день, когда я купил машину? Не задаток внес, а купил?
– Еще бы не помнить.
– Я тогда вошел с Лебэем в дом, а ты остался на улице. У него была крохотная кухня, на столе лежала скатерть в красную клетку. Мы сели, и он предложил мне пива. Я подумал, что лучше не отказываться: это могло его обидеть, а мне очень хотелось купить машину. В общем, мы стали пить, и он завел эту… шарманку про то, как на него ополчились все говнюки нашего мира. Это его словечко, Деннис. Говнюки. Он все твердил, что из-за говнюков вынужден продать машину.
– Это как?
– Наверное, он имел в виду, что из-за старости уже не может водить. Только виноваты в этом были говнюки. Говнюки заставляют его каждый год проверять глаза и сдавать экзамен на вождение. Экзамена он не боялся, а вот к глазнику не пошел. Говорил, что врачи не хотят видеть его за рулем – и никто не хочет. Вот почему кто-то бросил в машину камень. Все это я понимаю, одного только не пойму… – Арни замер в дверях, ничуть не торопясь на урок. Он стоял, сунув руки в карманы, и озадаченно хмурился. – Почему Лебэй забросил Кристину, Деннис? Почему довел до такого состояния? Он говорил о ней с такой любовью, с такой нежностью… И не потому, что хотел ее продать, это точно. А потом, в самом конце, пересчитывая деньги, он прорычал что-то вроде: «На кой хрен тебе эта машина, парень? Развалюха ржавая…» Я ответил, мол, хочу ее починить и привести в порядок, а он рявкнул: «Ага, этим дело не ограничится. Если говнюки не вмешаются, конечно».
Мы вошли в школу. Мимо торопливо прошел мистер Леро, учитель французского: его лысина ярко блестела под лампами дневного света. Суетливым голоском, напомнившим мне голос кролика из «Алисы в Стране чудес», он сказал нам: «Опаздываете, мальчики!» – и помчался дальше. Мы тоже заторопились, но, как только учитель скрылся из виду, опять сбавили шаг.
– Когда Бадди Реппертон напал на меня с ножом, – продолжал Арни, – я до жути перепугался, чуть штаны не обмочил, если по правде. И тогда это слово пришло как-то само собой. Реппертону оно подходит, согласен?
– Угу.
– Ну все, мне пора. Сейчас у меня матанализ, а потом спецкурс по автомеханике. Правда, мне с Кристиной никакие курсы не нужны, я уже всему обучился…
Он убежал, а я минуту просто стоял на месте, растерянно глядя ему в спину. По понедельникам в это время у меня был свободный урок с мисс Крыссли, и я надеялся незаметно проскочить в библиотеку, как делал уже не раз. Да и вообще старшеклассникам многое сходит с рук, тем более опоздания.
Я стоял, пытаясь избавиться от охватившего меня аморфного и неопределенного страха. Что-то неладно, что-то не так… Меня пробрал холод. Даже октябрьское солнце, лившееся в коридор сквозь множество окон, не смогло его рассеять. Мир был прежний, но вот-вот собирался измениться, я это чувствовал.
Пытаясь собраться с мыслями и убедить себя, что этот холод в груди – лишь страх перед грядущими выпускными и вступительными экзаменами, перед взрослой жизнью, я вдруг услышал в голове слова Лебэя: «На кой хрен тебе эта машина, парень? Развалюха ржавая…» В конце коридора опять замаячил мистер Леро, и я пошел вперед.
Мне кажется, что у каждого человека в голове есть эдакий мощный экскаватор: в моменты наибольшего стресса ты просто его заводишь и спихиваешь весь накопившийся хлам в траншею, а потом засыпаешь землей. Словом, избавляешься от всего ненужного и лишнего, предаешь забвению. Вот только траншея эта, вырытая в полу сознания, ведет в подсознание, и в ночных кошмарах трупы оживают.
В ту ночь мне вновь приснилась Кристина: на сей раз за рулем был Арни, рядом на пассажирском сиденье болтался труп Роланда Д. Лебэя, а сама машина стояла в гараже, ревя мотором и пронзая меня безумным светом круглых фар.
Я проснулся и обнаружил, что рот зажат подушкой: даже во сне я пытался сдержать крик.
19. Несчастный случай
Заводи, заводи,
Все равно тебе не уйти.