Кристофер Нолан. Фильмы, загадки и чудеса культового режиссера

В версии Нолана семейство Уэйнов идет не в кино на «Маску Зорро», а в театр – на оперу Арриго Бойто «Мефистофель» (1868) по мотивам легенды о Фаусте. Один из ее эпизодов особенно пугает восьмилетнего Брюса: в Вальпургиеву ночь сам Сатана главенствует на сцене, а вокруг него в безумной оргии кружатся летучие мыши, демоны и другие сверхъестественные твари – что напоминает мальчику о травматичной встрече с летучими мышами в пещере. Брюс в панике умоляет родителей уйти, и они выходят в переулок у боковой стены театра. Там, в окружении мусора, пожарных гидрантов и клубов пара, их элегантные вечерние наряды сразу привлекают к себе внимание. К Уэйнам приближается человек, достает револьвер и требует отдать ему все ценные вещи. «Тише, – говорит Томас (Лайнас Роуч), отец Брюса, передавая грабителю кошелек. – Вот, возьми». Но когда человек направляет пистолет на жену Томаса (Сара Стюарт), тот пытается заслонить ее, и грабитель в панике стреляет, убивая их обоих. Теперь мы понимаем, с какой стати живой человек облачился в костюм летучей мыши. Брюс Уэйн повстречал дьявола.

«Историю Фауста в “Бэтмен: Начало” Брюс видит в опере потому, что нам не хотелось, чтобы он пошел в кино, как в комиксах, – говорит Нолан. – В фильмах поход в кинотеатр воспринимается совсем иначе, нежели в комиксах или романе. Я хотел, чтобы героя повсюду сопровождало тяжкое чувство вины и страха; это его важный мотиватор. На протяжении всей трилогии мы показываем, что роль Бэтмена дорого обходится Брюсу. Фрагменты этого сюжета есть уже в первой части, но лишь через три фильма он раскрывается в полной мере. История Фауста мне кажется весьма привлекательной. Я обыгрываю ее в “Преследовании” и (в более изуверской форме) в “Бессоннице”, где персонаж Робина Уильямса затягивает героя Пачино в греховный союз – это и есть уловка дьявола».

* * *

В наиболее ранней версии легенды, пьесе Кристофера Марлоу «Доктор Фауст» (1592), доктор предстает трагическим персонажем, одержимым «наукой гордецов». Он жаждет быть божеством, летать и становиться невидимым, править всем миром, и за гордыню его ждет кара. В пересказе Иоганна Вольфганга фон Гёте – «Фауст, первая часть» (1808) и «Фауст, вторая часть» (1833) – сюжет обрастает элементами научной аллегории, рефлексии по эпохе Просвещения. В своей автобиографии «Поэзия и правда» Гёте писал о Фаусте: «Ему думалось, что в природе […] он открыл нечто, […] что сжимало время и раздвигало пространство. Его словно бы тешило лишь невозможное, возможное оно с презрением от себя отталкивало»[65]. У Гёте Фауст – персонаж героический, нарушитель границ по образу Прометея, искатель бескрайнего знания, подобный ученым и мыслителям Просвещения, что огибали шар земной и чертили карты звездного неба. Впервые мы знакомимся с Фаустом в его рабочей комнате: герой увещевает себя, ему не терпится вырваться из затхлого мира науки в жизнь, полную действия. И вот он заключает пари с Мефистофелем – духом, который преследует его под видом «странствующего схоласта»: тридцать лет Фауст будет волен путешествовать по миру и искать бескрайнее знание, но с одним условием.

Едва я миг отдельный возвеличу,
Вскричав: «Мгновение, повремени!» —
Все кончено, и я твоя добыча,
И мне спасенья нет из западни

[66].

Подобно многим героям Нолана, Фаусту нужно время – тридцать лет в версии Гёте, двадцать четыре года у Марлоу, – и это время ему дают с условием, что он никогда не попросит его остановить, продлить отдельно взятое мгновение (augenblick) из «горячки времени» (das Rauschen der Zeit). Свое пари Фауст проигрывает, когда влюбляется в Маргариту и трепещет от «радости, которая нам свяжет // Сердца. // Да, да, навеки без конца!». Итак, герой умирает, а Мефистофель язвительно ликует:

Последний миг, пустейшее мгновенье
Хотел он удержать, пленившись им.
Кто так сопротивлялся мне, бывало,
Простерт в песке, с ним время совладало.