Критическая Масса, 2006, № 1

И, разумеется, судьба подобных персонажей не может сложиться ни героически, ни романтически. Гибель их вовсе не красива и не героична. Раиса Яновская спивается, и ее высылают из послевоенного Киева, а Кирпатый погибает где-то в Польше…

Остается, впрочем, один нелепый вопрос: так что же, оккупация — это хорошо или плохо и нужно ли с ней бороться? Но если бороться, то непременно кого-нибудь убьешь, дело ясное. И этот кто-то вполне может оказаться женихом симпатичной барышни… Нет, гамлетовский вопрос!.. И тут, и снова вдруг, возвращается прежний дискурс и объявляет, что предатель все-таки есть предатель. Интеллигентный коллаборационист Лозинин мается рефлексией. Он мечтал прикоснуться к чистому источнику немецкой культуры, а оккупанты восприняли его попросту как самого обычного предателя, как этакого Мальчиша-Плохиша, который готов любую тайну продать за варенье и печенье. Итак, герои Гиршовича словно бы повисают в некотором пространстве безвыборности, то есть налево пойдешь — подпольщиком станешь, советской власти присягнешь; направо пойдешь — предателем сделаешься, которого сами же оккупанты и будут презирать. И главное, никакого пути прямо не видать! И Гиршович лукавит, описывая терзания своего Лозинина, уж будто этот самый Лозинин не понимает, с кем связался, к кому на службу пошел! Что делать? Чью сторону принять автору?

Маленький подлый человек

Может быть, автор должен принять сторону тех самых «маленьких людей», которые хотят остаться вне политики, которые всего лишь пытаются выжить, выжить во что бы то ни стало? Что ж, может быть. Вот они, кстати, маленькие люди, девушки и бабоньки, сотрудницы газеты, издающейся под покровительством оккупантов. Вот они, глотая слюнки, мечтают о жизни в Германии, где можно пить кофе «с пенкой» и носить туалеты «для выходов в свет».Что тут скажешь, цыпленок тоже хочет жить, и жить хорошо!

Джоан Харрис то и дело (устами своей героини Фрамбуаз) пытается оправдать своих персонажей. Они ведь всего лишь дети, у них свой детский мир, они ничего не понимают в проблемах взрослых, а взрослые, в свою очередь, не понимают их! Но чем дальше, тем яснее видишь, что эти детки решительно все понимают. Да их и не воспринимаешь как детей, а скорее как метафору, метафорическое изображение тех самых «маленьких людей». Ренетт, старшая сестра девочки Фрамбуаз, никого не собиралась предавать, ей просто очень хотелось иметь губную помаду! И она эту губную помаду получила за то, что предала старика-учителя. Но ведь ей очень нужна была губная помада! И старый учитель — очень неприятная личность! И хранить у себя приемник он не имел права. И вообще, нельзя же находиться рядом с немцами и вовсе не иметь с ними дела! Маленький человек готов пожертвовать жизнями других людей, но во имя чего? Да все того же. Братец девочки Фрамбуаз Кассис кричит по-взрослому, что у него есть связи, что он может достать все, даже шелковые трусики, которые вовсе ему и не нужны! Разумеется, при таких желаниях и действиях виновными должны выглядеть все, кто сопротивляется оккупантам:

«— …Так ему и надо. Нечего было приемник припрятывать, и нечего было из себя правильного корчить…»

А если не корчить из себя «правильного», то во имя шелковых трусиков и губной помады можно пойти на многое. Кассис объясняет сестренке, какого рода сведения он и Ренетт продают немцам:

«— … Кто приемник прячет. Кто что по-черному сбывает. Кто чем приторговывает. Кто в Сопротивлении» 10.

Разумеется, Кассис прекрасно знает, что такое Сопротивление. Но неужели маленький человек — это всегда гнусный предатель, готовый обречь других людей на мучения, лишь бы ему «чай пить», то есть шелковые трусики носить? Да нет, жизнь маленького человека в оккупации может начаться всего лишь из декларируемого желания ни во что не вмешиваться, просто жить, просто выживать. Так поступает на страницах «Молодой гвардии» Валя Борц, твердо решившая вымыть голову и засесть в саду с томиком Стивенсона. Но эта идиллия продолжается недолго. Валя Борц не хочет делать вид, будто ничего не происходит, потому что чутко реагирует на страдания других людей. Таковы законы традиционного гуманистического дискурса.

И что же получается? Фадеев, номенклатурный советский писатель, — гуманист, а либерал Гиршович кто? Антигуманист? И Джоан Харрис? Но ведь они всего лишь пытаются отстаивать право маленького человека… Право на что? На выживание? На защиту именно своих, а не чужих детей? На то, чтобы носить шелковые трусики и пить кофе с пенкой? На презрение к героям?.. Фокус в том, что не складывается история защиты прав маленького человека. Не складывается, потому что дискурс сопротивляется. Почему-то не складывается такой дискурс, в рамках которого возникала бы жалость к предателю, готовому кого угодно продать за консервы, трусики и помаду. Но представьте себе, маленький человек хочет не только кушать и носить шелковые трусики, он еще и хочет любить. И как это у него получается?

Ромео и Джульетта, или Сказка о добром немце