Критическая масса. Как одни явления порождают другие

Строго говоря, связь между бедностью и преступностью не столь проста, так что все сказанное не очень точно. Иногда уровень преступности в богатых районах выше, чем в бедных, а во времена экономической депрессии, массовой безработицы и низких стандартов жизни в прошлом преступность была отнюдь не выше, чем в относительно благополучном настоящем. Невозможно с уверенностью связывать социальный упадок с преступностью и делать достоверные прогнозы на этот счет. Кроме того, не существует и устойчивого отношения общественности к решению описываемых проблем. В настоящее время правительства стран по обе стороны Атлантики придерживаются линии «жесткого противостояния» преступности (в основном за счет ужесточения наказаний и продления сроков тюремного заключения). Такая внутренняя политика пользуется поддержкой избирателей, однако нет уверенности, что она действительно эффективна и приводит к снижению числа уголовных преступлений. В противовес этому можно вспомнить гораздо более либеральные 1970-е годы, когда общественность и правящие круги относились к преступности скорее как к социальной болезни, которую следовало лечить, а не «выжигать». Впрочем, у нас нет уверенности и в том, что этот либеральный мягкий подход приводит к лучшим результатам.

Жесткое отношение к преступности было сформировано частично под воздействием так называемой экономической модели преступности, разработанной американцем Гари Беккером еще в 1960-е годы. Он предложил рассматривать «рынок преступности» аналогично рынкам других товаров, например, бананов и алюминия. На этом рынке преступники выступают в качестве торговцев, заключающих сделки (т. е. совершающих преступления) на основе обычного в бизнесе анализа эффективности затрат. Сделка может оказаться удачной (преступление удалось, а сам злодей-торговец с добычей смог скрыться) или неудачной, тогда торговцу приходится расплачиваться штрафом или тюремным заключением «по желанию Ее Королевского Величества», как говорят судьи в Англии. В модели Беккера преступники принимают решения о поступках, вполне разумно оценивая риски и возможную прибыль от своих «сделок».

Естественно, приняв такую модель, обществу следовало бы значительно повысить «стоимость» преступлений, т.е. резко ужесточить наказания. Кстати, такой подход вполне соответствовал бы духу идей Гоббса, полагавшего, что стремление человека к власти может подавить лишь большая власть, которую тот не осмеливается оспаривать.

Но многие криминологи по разным причинам считают такой «рациональный» подход чистой фантазией. Преступления, говорят они, редко совершаются после холодного и трезвого анализа преимуществ и недостатков планируемых действий. Чаще они совершаются спонтанно, в расчете на удачу, так что многие преступники даже не рассматривают возможность их поимки. Именно поэтому ужесточение наказаний не будет иметь соответствующего сдерживающего эффекта. Раскольников в романе Достоевского прекрасно знает о суровости наказания, он даже признается самому себе, что «почти все преступления легко раскрываются»⁸, но это не останавливает его от ужасного убийства по причинам, которые ему даже трудно сформулировать ясно и четко.

Достоевский дал нам примеры наиболее глубокого проникновения в мысли и психику преступника. Его творчество имеет для нас особую ценность, поскольку он сам отбывал наказание в Сибири среди настоящих преступников и знал, о чем писал. Судя по его романам, очень трудно, если вообще возможно, точно выделить и идентифицировать факторы, которые толкают человека на преступление или, наоборот, удерживают от его совершения. Отметим лишь один момент, которому не уделяется подобающего внимания, а именно социальное давление, эффект общины. Возьмем в качестве примера Японию, страну, не свободную, конечно, от преступности, но вместе с тем поражающую удивительной безопасностью и защищенностью от разного рода домогательств и покушений на городских улицах и в парках. Во многом это объясняется тем, что в японском обществе огромное значение придается соблюдению норм и этикету, так что преступное или асоциальное поведение сразу вызывает резкое осуждение и противодействие, куда более действенное, чем драконовские строгости закона. То же относится и к некоторым небольшим сообществам на Западе. В малочисленных общинах преступников останавливает не только всеобщее знакомство всех со всеми, включая преступников и жертв (психологи прекрасно знают, что деперсонификация жертвы значительно облегчает совершение тяжких преступлений), но и страх всеобщего осуждения.